Январские ночи - [22]

Повторяю: в первую голову должен идти орган, орган и орган, деньги на орган; расход денег на иное есть верх неразумия теперь. Рахметова надо немедленно вытащить сюда, немедля. Объезжать комитеты надо прежде всего для корреспонденции (это непростительно и позорно, что до сих пор мы не имеем корреспонденции!! это прямо позор и зарез дела!!), а вся агитация на съезд должна быть лишь попутным делом. С ЦК все комитеты большинства должны немедленно порвать фактически, перенося все сношения на ОК или бюро большинства; этот ОК должен немедленно выпустить печатное извещение о своем образовании, немедленно и обязательно опубликовать это.

Если мы не устраним этого начинающегося разброда большинства, если мы не столкуемся об этом и письменно и (главное) свидание с Рахметовым, тогда мы все здесь прямо махнем рукой и бросим все дело. Если хотите работать вместе, то надо идти в ногу и сговариваться, действовать по сговору (а не вопреки сговора и не без сговора), а это прямо позор и безобразие: поехали за деньгами для органа, а занялись черт знает какими говенными делами.

Я выступаю на днях печатно против ЦК еще решительнее. Если мы не порвем с ЦК и с Советом, то мы будем достойны лишь того, чтобы нам все плевали в рожу.

Жду ответа и приезда Рахметова".

В три пары глаз прочитывают они письмо и снова возвращаются к нему. Ленин сердится, да какой там сердится — ругается!

Литвинов испытующе смотрит на Богданова:

— Так как же, Александр Александрович?

Богданов краснеет от волнения.

— Надо ехать.

— Вот то-то!

Письмо мало радует, Ленин упрекает всех троих в том, что они отвлеклись от основной поставленной перед ними задачи.

Литвинов опять смотрит на Богданова.

— А вообще?

— Надо подумать, — сумрачно отвечает Богданов. — Пусть каждый все обдумает, а завтра соберемся и посоветуемся.

Землячка смотрит на своих товарищей… И на них и на себя она смотрит как бы со стороны. Состоят они в одной партии, объединены одним делом, стремятся к одной цели, а какие же они разные люди…

По возрасту они все — сверстники. Только Голубева старше, четыре с половиной десятка у нее уже за плечами и тридцать лет из них посвящены опасной конспиративной работе. Убеждения у нее твердые, она стойкая большевичка, техник великолепный. Вот и сегодня — получила письмо, собрала всех, кого оно касается, и все сделает, чтобы выполнить полученные указания…

Самой Землячке столько же лет, сколько Литвинову — двадцать восемь, Богданову тридцать один, да и Ленину всего тридцать четыре…

Но вот поди ж ты! Насколько Ленин мудрее. Его партийная кличка говорит о многом: «Старик». Он старше всех их. Не по возрасту, а по силе авторитета… Учитель! Для Землячки Ленин — учитель, и поэтому его упреки и замечания она воспринимает особенно болезненно.

Землячка пытливо вглядывается в своих собеседников: как они приняли письмо Ленина?

Богданов размышляет и готов вступить в спор, Литвинов сразу же прикидывает, какие практические выводы надо сделать.

— До завтра? — спрашивает Богданов.

Землячка согласно кивает.

— Пожалуй, утро вечера мудренее.

Первым уходит Литвинов.

Богданов останавливается возле Землячки.

— Пошли?

Голубева придерживает Землячку за локоть.

— Я еще побуду немного.

Ушел и Богданов.

Голубева ласково улыбается.

— У меня для вас есть еще… Письмо. Лично вам.

Землячка умеет себя сдерживать, но тут почувствовала, что волнуется, а ей очень не хочется, чтобы Голубева это заметила.

— Давайте, — сказала она и спрятала письмо в рукав кофточки. — Прочту дома.

Ей не хотелось читать письмо даже в присутствии Голубевой — лично ей, значит, и читать его она будет лично.

Ночью, одна у себя в комнате, читает она и перечитывает ленинское письмо.

"Землячке от Старика

10.XII.04.

Только что вернулся с рефератной поездки и получил Ваше письмо No 1. С Русалкой говорил. Получили ли мое ругательное письмо (посланное и папаше и Сысойке)? Что касается состава ОК, то я, конечно, принимаю общее решение. По-моему, необходимо не тянуть в дело Рядового, а немедленно выслать его сюда. Затем обязательно организовать особую группу (или дополнить ОК) для хронического объезда комитетов и поддержки всех сношений между ними. Сношения у нас с комитетами и с Россией вообще крайне еще недостаточны, и надо все усилия приложить для развития корреспондентской и простой товарищеской переписки. Почему не связываете нас с Северным комитетом? с московскими типографщиками (очень важно!)? с Ряховским? с Тулой? с Нижним? сделайте это немедленно. Далее, почему комитеты не посылают нам повторительных резолюций о съезде? это необходимо. Я побаиваюсь сильно, что Вы слишком оптимистичны насчет съезда и насчет ЦК: из брошюры «Совет против партии» (вышла уже) вы увидите, что они идут на все и вся, на проделки черт знает какие из желания сорвать съезд. По-моему, это прямая ошибка, что ОК не выпускает печатного извещения. Во-1-х, извещение необходимо, чтобы противопоставить наш открытый способ действия тайной организации меньшинства. Иначе ЦК непременно поймает вас, воспользуется ультиматумами Сысойки и заявит о вашей «тайной» организации: это будет позор для большинства, и всецело виноваты будете в этом позоре вы. Во-2-х, печатное извещение необходимо, чтобы известить массу партийных работников о новом центре. Никакими письмами никогда вы не достигнете этого даже приблизительно. В-3-х, заявление о сплочении комитетов большинства будет иметь громадное нравственное значение для успокоения и ободрения унывающего (особенно здесь за границей) большинства. Этим неглижировать было бы величайшей политической ошибкой. И поэтому паки и паки настаиваю, чтобы тотчас после северной конференции бюро большинства (или ОК большинства комитетов) выпустило печатное заявление с ссылкой на согласие и прямое поручение комитетов Одесского, Екатеринославского, Николаевского, 4 кавказских, Рижского, СПБ., Московского, Тверского, Северного и т.д. (может быть, Тульского + Нижегородского), т.е. 12— 14 комитетов. Делу борьбы за съезд это не только не повредит, а громадно поможет. Ответьте мне немедленно, согласны ли или нет. Насчет земской кампании усиленно рекомендую издать в России немедленно и открыто (без глупого заголовка «для членов партии») и мою брошюру и письмо редакции «Искры». Может быть, напишу и еще брошюрку, но полемику с «Искрой» обязательно переиздать. Наконец, особенно важное и спешное: могу ли я подписать здешний манифест о новом органе именем организационного комитета комитетов большинства (или лучше Бюро Комитетов Большинства)? Могу ли я здесь выступать от имени бюро? назвать бюро издателем нового органа и устроителем редакционной группы? Это крайне и крайне необходимо и спешно. Отвечайте немедленно, повидавшись с Рядовым, которому скажите и повторите, что он должен ехать тотчас, немедленно, без отлагательства, если не хочет провалить себя и страшно повредить делу. Болтают невероятно везде за границей: я сам слышал, будучи на рефератах в Париже, Цюрихе и т.д. Последнее предостережение: либо удирать сюда тотчас, либо губить себя и на год отбрасывать назад все наше дело. Я здесь никаких ультиматумов о съезде никому предъявлять не берусь и не буду, ибо это вызовет лишь насмешки и издевки; ломать комедии незачем. Вдесятеро чище и лучше будет наша позиция, если мы открыто выступаем с бюро большинства и открыто выступаем за съезд, а не с какими-то закулисными глупенькими переговорами, которые в лучшем случае послужат только для проволочки дела и для новых интриг со стороны Глебовых, Конягиных, Никитичей и прочих гадов. Здесь все большинство мечется, мучается и жаждет органа, требует его повсюду. Издавать нельзя без прямого поручения бюро, а издавать надо. С деньгами принимаем все меры и надеемся достать: доставайте и вы. Ради бога, давайте скорее полномочие издавать от имени бюро и печатайте листок о нем в России".