Янтарное имя - [9]

* * *

– Это он! Он! – пролетел шепоток среди леса белых колонн, за которыми прятались послушницы.

Гинтабар шел по коридору, выложенному темно-зелеными плитами, легко и уверенно, не поворачивая головы в сторону колонн, и лишь на губах его играла еле заметная усмешка.

Когда идешь на прием к Хассе, Верховной Жрице Силлека, некогда оборачиваться на крик сойки-пересмешницы.

Стеклянный потолок, бледно-зеленые стены, полусвет и плеск воды в фонтане…. Ощущение покоя, тишины летнего дождливого дня и доброй женской руки, что, успокаивая, гладит по волосам…. А послушницы прячутся, хоть устав и не запрещает им свободно общаться с приходящими в храм – но нет, лишь звенят за спиной взволнованные девичьи голоса.

– Он! Сам Мэйрил Янтарная Струна!

И эхом в ответ:

– Одержимый….

Он по-прежнему не повернул головы, но усмешка на его губах погасла.

Слева, рядом, но на шаг позади – Лиула. Как телохранитель.

Или как тень. Багряная тень золотого пламени солнца.

Алый капюшон отброшен на плечи, голова надменно вскинута.

Темное суровое лицо в ореоле черных волос, и на нем – гордость, оттого что рядом. Не как эти, в бело-зеленом, которым дано лишь смотреть из-за угла на самого прославленного менестреля Силлека, легендарного и таинственного Гинтабара, да шептать:

«Он, одержимый….»

Она похорошела за этот год, неловкая угловатость подростка почти исчезла, черты лица стали мягче. Но по-прежнему тяжела поступь, и улыбка так же редко является на полных губах.

Гинтабар привык к ней. Какая бы она ни была, здесь, в Силлеке, у него не было другого близкого человека, кроме нее, верной и надежной спутницы, повсюду следующей за ним. За это он, одинокий изгнанник из родного мира, готов был простить ей многие недостатки.

А прощать, положа руку на сердце, было что. Прежде всего то, что заработанные им деньги протекали у нее меж пальцев, как песок. Дашь ей несколько монет на хлеб и сыр, так она принесет полкуска, зато вернется с новым браслетом. И сидит потом, опустив глаза, а когда он все же отрежет ей от своей доли, отвечает мрачно: «Не хочется».

Она очень хотела, чтобы ее считали взрослой и самостоятельной, а он вместо этого постоянно ее воспитывал. Но за это она имела то, что считала величайшей привилегией – место у его ног. То, что ему было бы намного легче и проще видеть ее рядом с собой – ее не смущало.

Однажды Гинтабар все же не сдержался. Когда она повесила на пояс пару кинжалов весьма ритуального вида, он пообещал, что если она, паршивка, будет продолжать разыгрывать из себя не то крутую воительницу, не то, спаси нас боги, посвященную от Храмов Равновесия – он тупо, по-солдатски, без излишних эмоций выпорет ее. Ремнем от гитары! После чего не поленился дойти до набережной Ригонны, чтобы зашвырнуть в нее оба кинжала, невзирая на то, что у каждого на гарде было по большой черной жемчужине.

По ночам, когда она засыпала, он убегал от нее. Бродил по городу или по лесу, слушал себя и мироздание, вступал в мимолетные взаимоотношения с женщинами, которым было ничего от него не надо, кроме ласки и пары добрых слов. Разводил костер и глядел в огонь, или, выйдя на берег, подолгу смотрел, как течет река…. В такие ночи он старался не петь.

Одержимый….

Так его называли в основном за глаза, но каждый раз, слыша это, он вздрагивал, как от удара плетью. Он давно знал, что когда смеется, этого смеха не видно в его глазах….

И она – всегда с ним, всегда у его ног, как напоминание о том, чем он был и чем стал, с мрачно горящими глазами, черно-алая, как безумие, тень….

Тень – чего?

Наверное, его песен….

У дверей в покои Верховной стояла, небрежно опираясь на полуторный меч, одна из послушниц с золотым шарфом храмовой стражи на тонкой талии.

– Пресветлая Хасса ждет тебя, менестрель – входи без страха.

Лиула шагнула за ним, но властная рука послушницы опустилась на ее плечо:

– А ты, дева, подождешь его здесь.

– Но…. – вскинулась Лиула.

– Верховная Жрица приглашала его одного. Умерь свое нетерпение, дева.

Когда Гинтабар закрывал за собой дверь, из-за спины до него долетел острый свежий запах скальных ягод, с которых счищают кожуру. Судя по всему, стражнице было чем занять его упрямую спутницу, дабы та не предпринимала попыток прошибить дверь лбом.

Комната, в которую он попал, не зря именовалась Аметистовыми Покоями. Полное ощущение, что попал внутрь лилового драгоценного камня. И зеленой искрой у дальней стены, в кресле, протягивая руки к жаровне, полной углей – хрупкая старая женщина с волосами, белыми как молоко.

– К вашим стопам припадаю, пресветлая госпожа, – он опустился перед ней на колено, коснулся губами сухой руки, словно выточенной из пожелтевшей кости. – Благословите недостойного….

– Садись, гость из иного мира, – взгляд, как вспышка.

Глаза у нее были совсем молодые, хоть их и окружала сеть морщин. – Поговорим на равных….

– Откуда…. – начал он – и осекся. Ответ был очевиден.

Несомненно, в молодости эта женщина всласть побродила по мирам.

– Раздвигающий ткань мироздания признает собрата за три полета стрелы, – мягко улыбнулась Хасса, подтверждая его догадку. – Говори же, менестрель, что тебя так заботит….