Седые волосы ее висели прядями вокруг головы, повязанной полоской красного сукна; одета она была в ситцевый балахон вроде длинной рубашки, подпоясанной синим передником.
За ней вбежал ручной нанду, жалобным криком требуя пищи. Флора прогнала его, как курицу. Недовольно оборачиваясь, строптиво колыхая длинной шеей, страус удалился, скрипя клювом от негодования.
Возвратясь, Линсей увидел, что стол накрыт скатертью поверх клеенки, а на медном подносе красуется фаянсовая бутылка с черным ярлыком, отпечатанным золотыми буквами.
Несколько сохранившихся от прежнего времени сдобных галет и небольшое количество мелко наколотого сахара составляли закуску к бутылке старого рома.
Арета двигалась вокруг стола, весело расставляя стеклянные стаканчики и маленькие тарелки.
Флора принесла жестяной поднос с пятью круглыми глиняными горшочками, банку с матэ, горку пирожков из маниоки с рубленными яйцами нанду и с луком, полную сахарницу сахарного песку и тарелку горячих маисовых лепешек.
Увидев все это, Арета всплеснула руками:
— Флора! Кого ты ограбила?
— Ах, сеньорита, никого я не ограбила, а только помнила, что сеньор Дугби должен приехать и послала ночью своего старика в ранчо Темадо взять кое-чего в долг. Я хотела, чтобы вы ничего не знали. Вот Гиацинт привез: мешок маниоки, мешок кукурузы, два кило сахару и яиц. — Говоря так, Флора улыбалась с торжеством, очень довольная своей хитростью.
— Какая ты милая, Флора! — закричала девушка и, едва не выбив поднос из рук старухи, расцеловала ее морщинистые щеки. — Я очень боялась, — продолжала Арета, — что нам нечем будет кормить гостей. Теперь — ура! Ешьте и пейте!
— Флора! — сказал Вермонт, уже откупоривший бутылку. — Ты так тронула меня, что не уйдешь, не выпив стаканчик этого рома, которому столько же лет, сколько тебе, то есть семьдесят с лишним.
Бережно налив стаканчик темной жидкости, Вермонт подал его Флоре. Та пригубила… И все присутствующие с удивлением увидели, как выражение удовольствия на ее лице сменилось недоумением, а недоумение — глубокой печалью.
Горько вздохнув, Флора вытерла рукой рот, поставила стаканчик на стол и сказала:
— Не хочу вас обидеть, сеньор Вермонт. Нет. Очень вам благодарна. Только это не ром. Это, должно быть, лекарство или уксус, но не ром.
— Что такое?! — заревел побледневший Вермонт. — Что ты бормочешь?
Он схватил стаканчик, понюхал жидкость, немного отпил, а затем, топнув ногой, выплеснул напиток на пол.
— Надул, проклятый португалец! — воскликнул Раненый Ягуар. — За пятьдесят рейсов я купил у него бутылку кофе. Каково?..
При таком заявлении поднялся безумный хохот; сам Вермонт смеялся пуще других. Что касается Роберта, то он чуть не катался по полу от восторга и под конец, когда смех начал переходить в стоны и кашель, — подпрыгнул три раза, не зная уже, чем выразить овладевшее им веселое настроение.
— Ну, — сказал Вермонт, когда общество несколько успокоилось, — есть, на наше счастье, немного кашассы. Принеси ее, Флора.
После этого переполоха аппетит увеличился, и все, основательно поев, принялись пить матэ.
Матэ — мелко истолченные сухие листья дикорастущего кустарника. По вкусу этот напиток похож на чай, только более горек. Его приготовляют так: каждому человеку в отдельный горшок — бомбиллу — бросают горсть матэ, сахару, заливают кипятком и сосут через медную трубочку.
Южноамериканцы страшно любят матэ за его возбуждающее действие и особенный вкус. Европейцам матэ вначале не нравится, а затем они также начинают любить его, как и местные жители.
— Первый раз в жизни я пью матэ, о котором столько читал, — сказал Линсей.
— Для вас, — сказала вернувшаяся от очага Арета, — сегодня будет приготовлено кушанье пампасов — бычье мясо, зажаренное в шкуре. А к матэ вы так привыкнете, что чаю уже не захотите.
— Великолепный напиток! — ответил Линсей, которому нравилось решительно все, что он видел, пил и ел.
После еды, кашассы и матэ мужчины закурили сигары; Ретиан стал рассказывать Вермонту о своем пребывании в Северных Штатах; Линсея положили отдохнуть в патио, на подушки и мягкие циновки, где уставший старый конторщик мгновенно заснул, а Арета, выждав, когда ее отец, в свою очередь, рассказал о своей жизни и разных неприятностях, уже нам известных, обратилась к Роберту:
— Ты очень меня интересуешь, Роберт. Расскажи теперь нам о себе все, ничего не скрывая.
— Знаешь, Арета, — сообщил Ретиан, — когда мы ехали сюда, я пытался допрашивать его, но он только твердил: «Все узнаете, когда приедем, а то, если начну рассказывать теперь, то вы будете со мной спорить, а я спорить на скаку не могу!»
— Загадочная личность! — рассмеялась Арета. «Не скажу, не могу»… Ну-ка, что у тебя там спорного?
Роберт замялся и покраснел. Застенчиво улыбаясь, он теребил свои рваные штаны и, наконец, решился, став не по-детски серьезным.
— Иди сюда! — сказала Арета, проникшаяся к маленькому бродяге горячим сочувствием.
Он подошел к девушке; Арета обняла его и прижала к себе.
— Он сам дал себе новое имя, — сказал Ретиан. — Имя это — «Звезда Юга». Скромно, не правда ли?
— Все более интересуюсь тобой, — шепнула Арета мальчику. — Что это значит: «Звезда Юга»?
