Янки в мундирах - [48]

— Я все же думаю, что из ваших планов ничего не выйдет. — Девитт говорил медленно, подчеркивая каждое слово. — Мы, как-никак, американцы. Мы не такой народ.

— Народ! — фыркнул Фарриш. — Народ распродает мой бензин. А я вот думаю, мой милый, не отстали ли вы от жизни?

Девитт уехал к себе в Верден. По дороге он думал: хорошо, что удалось хотя бы принять горячий душ.

Один другого стоит

Лемлейн сидел, запершись с Уиллоуби, в кабинете военного коменданта.

— Я вашу игру насквозь вижу, — сказал Уиллоуби. — И не думайте, что это вам так сойдет.

— Какую игру? — невинно удивился Лемлейн.

— Что вы там наплели генералу? — Уиллоуби сердито ездил на своем вертящемся кресле из стороны в сторону. — Генерал по доброте своей разрешил вам обращаться к нему в известных случаях. Не советую пользоваться этим разрешением.

Лемлейн развел руками: — Помилуйте, сэр, это само собой разумеется.

— Сотрудничество так сотрудничество, понятно? Можете как угодно укреплять тут в Креммене свои позиции, я не возражаю, но только под моим контролем. Никаких фокусов у меня за спиной!

— Не будет, — заверил его Лемлейн. — Я знаю свое место.

Уиллоуби узнал цитату из речи Фарриша и внимательно посмотрел на Лемлейна, стараясь определить, что кроется под этой серой оболочкой.

— По правде сказать, сэр, — с расстановкой проговорил Лемлейн, — довольно трудно не навлечь на себя ваше недовольство, постоянно подвергаясь всякого рода нажимам. Мы — побежденные, и наше дело — повиноваться, но как быть, если попадаешь в сферу противоречивых интересов?

— Слушаться нужно меня, — раздраженно заявил Уиллоуби. — Что еще там за нажимы?

Лемлейн изобразил на своем лице переживания человека, разрывающегося между долгом и совестью. — Вам, вероятно, известно, сэр. Едва ли он предложил бы мне это без вашего одобрения.

Уиллоуби подозрительно покосился на него. — Кто предложил? Что?

— Капитан Люмис, сэр! — Лемлейн, казалось, готов был рассыпаться в извинениях.

Уиллоуби пришло в голову, что Лемлейн хочет посеять раскол в рядах военной администрации. — Да? — спросил он. — Так что же капитан Люмис?

— Я об этом узнал через герра Тольберера из ассоциации поставщиков угля, — сказал Лемлейн. — Тольберер думал, что я знаю; вы слышали Тольберера на заседании, сэр, он не блещет умом.

— Да, отнюдь не блещет. Но нельзя ли ближе к делу.

— Капитан Люмис требует десятипроцентных отчислений с оборота каждого предприятия, Которому он разрешит выдать лицензию.

Уиллоуби встал и подошел к окну.

За окном четко вырисовывались развалины кремменских зданий: день был ясный и солнечный. Развалины обманчивы. Смотришь на них с высоты птичьего полета — и кажется, что никакая жизнь там невозможна. Но стоит пройтись по засыпанным обломками улицам и видишь, что в уцелевших комнатах ютятся жители, что в подвалах и пристройках уже выросли лавчонки, пробраться к которым можно только перелезая через нагромождение кирпича и щебня. Двумстам тысячам оставшихся в живых кремменцев нужно где-то торговать, нужно искать каких-то заработков, производить что-то, годное для продажи или обмена. В основу придуманного Люмисом рэкета лег простой и здравый расчет — настолько простой и здравый, что самому Уиллоуби он не пришел в голову.

Уиллоуби круто повернулся и поймал на лице Лемлейна довольную улыбку.

— Военная администрация, — веско отчеканил он, — поощряет систему отчислений такого рода. Эта система, изымая излишки наличности, ограничивает наблюдающуюся инфляционную тенденцию. Вы, немцы, должны быть благодарны за это — вспомните бешеную инфляцию 1923 года.

— Деньги следует вносить капитану Люмису? — спросил Лемлейн; от его улыбки не осталось и следа.

— Да, конечно! — Уиллоуби, казалось, был слегка раздосадован. — Капитан Люмис отчитывается

Кафе назвали «Клуб Матадор» в честь Фарриша и его дивизии, а также в расчете привлечь американских офицеров и солдат, болтающихся без дела среди развалин Креммена. Здесь торговали вином и ликерами недурного качества — поскольку они происходили из награбленных запасов, сбываемых на черном рынке, — и жиденьким пивом, которое, впрочем, не пользовалось особенным спросом. Цены даже для американских карманов были непомерные: ведь кроме дани, наложенной Люмисом, нужно было покрыть городские и общегосударственные налоги, шедшие в репарационный фонд, оправдать наценки черного рынка и оставить кое-что в пользу герра Вайнера, содержателя кафе, а также стоявшего за ним синдиката, к которому и бургомистр Лемлейн имел кое-какое отношение.

Но все же кафе было битком набито.

Чтобы попасть в него, нужно было пройти через разрушенный дом и грязный двор, кишевший мальчишками, которые приставали к вам, клянча окурки или предлагая свести к своей старшей сестре, или и то, и другое.

В вестибюле вас встречал роскошный швейцар в коричневой ливрее с золотыми эполетами и гардеробщица, костюм которой состоял из коротких шелковых штанишек, лифчика и крохотного белого фартучка; а из зала несся многоголосый немецко-американский говор, смех и томные укачивающие звуки джаза.

Оркестр приютился в углу небольшой и тесной танцевальной площадки. То и дело какая-нибудь пара, сбитая с ног в толкотне, валилась прямо на барабаны; но после короткого замешательства музыка возобновлялась, и потные, разгоряченные вином танцоры продолжали прижиматься друг к другу.