Янка Купала - [5]
Что я мужик — все это знают,
И сплошь да рядом — свет велик —
Меня насмешкою встречают:
Ведь я мужик, простой мужик!
Читать, писать я не умею,
Негладко ходит мой язык.
Я всю-то жизнь пашу да сею —
Ведь я мужик, простой мужик!
...В болезнях, бедности страдаю
И сам себя лечить привык,
Я вовсе доктора не знаю —
Ведь я мужик, простой мужик!
Лицо Мысавского помрачнело, брови хмуро сошлись на переносице, губы, казалось, побледнели, когда выдавливали:
Уж, видно, я повинен сгинуть,
Как в темной чаще лесовик,
И псом бездомным мир покинуть...
Зато победным, торжественным аккордом прозвучали заключительные строки, утверждающие человеческое достоинство мужика:
Но если жить я долго буду,
Коль будет жизни путь велик,
Вовек я, братья, не забуду,
Что человек я, хоть мужик!
И тот, кто жизнь мою узнает,
Услышит только этот крик:
Хоть мною каждый помыкает,
Я буду жить — ведь я мужик! >6
Мысавской был человеком эмоциональным и скрыть свое восхищение от прочитанного не мог. Но, по-видимому, сильно засело в нем и самое первое впечатление, когда он никак не мог связать воедино облик автора и стихотворение, только что прочитанное. Он и сейчас продолжал вопросительно смотреть на текст, точнее, на подпись под ним: Янук...
— Янук, — сведя в размышлении густые брови, тихо басил Мысавской. — Хорошо! Это от мужика, от его имени. Были же у вас, у белорусов, Яська-хозяин из-под Вильно, Матей Бурачок, Сымон Ревка, не так ли? Теперь к ним прибавится Янук, пусть. Но не кажется ли вам, молодой человек, — резко взлетает голос Мысавского, — что ваше сермяжное «Янук» не шибко вяжется с языческим «Купала»?.. Вы не мужик, а пишете о мужике. Ладно, с этим можно согласиться. Но вы же не язычник, чтобы называть себя им? Но коль уж назвались, пишите как их близкий потомок — автор «Слова о полку Игореве»! Читали?..
Ясь «Слова о полку Игореве» не читал и густо покраснел. Мысавской сделал вид, что не заметил смущения юноши, и продолжал:
— И все-таки, чтобы говорить от имени мужика, как вы здесь, — указал глазами на листок, — кем нужно быть?
— Купалой.
Ответ прозвучал столь уверенно и твердо, что теперь уже смешался Мысавской:
— Г-где логика?
— Я родился на Ивана Купалу. — У Яся было такое чувство, словно он в чем-то оправдывается.
— Ах, вот как! Добро, добро, — неизвестно с чем соглашаясь, кивает головой Мысавской. — А ваша настоящая фамилия, простите?
— Луцевич. Иван Доминикович.
— Впрочем, звучит, — подхватывается из кресла Мысавской. — Я-ну-ук-Ку-упа-ала. Луцевич Иван Доминикович...
— Доминикович?! Так я и знал! Поляк, католик, шляхтюк, а туда же — в мужицкую свитку рядиться. Интриганы!
Голос раздался неожиданно — откуда-то из-за полуоткрытой двери, неприятно-резкий, дребезжащий. Но Мысавской даже не повернулся на него, только лицо устало и брезгливо передернулось.
А из сумрака приемной в комнату шагнул некто в форменном сюртуке и, демонстративно обращаясь к Мысавскому, снова громко заговорил:
— Вы правы, Михаил Павлович, правы! Ку-па-ла, — презрительно скривились губы незнакомца, — и впрямь воскрешение языческой дикости. Стоит ли его приветствовать? А вообще-то, позволю себе доложить, Михаил Павлович, вот результат вашей сомнительной деятельности. Я не раз предупреждал: на кой вам пригревать всяких желторотых юнцов, которым бог знает что мерещится и которые черт знает что готовы учинить во вред нашему государю?!
Фигура в форменном сюртуке вела себя развязно. Но что Яся в незнакомце поразило особенно, так это глаза. Они то ли в самом деле страшно косили — правый глаз в левую сторону, левый в правую, — то ли казались такими, будучи на удивление глубоко проваленными в глазницах, но выражение их было хищным. Зелено-бутылочный, темный блеск роговицы усиливал это неприятное впечатление.
— Демагоги, — злобно витийствовал неожиданный визитер. — И вы, и этот...
— Лука Ипполитович! — Мысавской был в гневе. — Этот, как вы изволили выразиться, пришел не к вам. Такие к вам не пойдут.
— Зна-аю, зна-аю, — придавая своей позе и голосу значительность, не унимался смахивающий на привидение Лука Ипполитович. — Зато я, как видите, здесь: аз есмь, аз бых, аз бэнду >7. Так-то!
— Это мы еще посмотрим! — отрезал Мысавской. — Для дискуссий, кажется, не приглашал.
— Случайно, случа-айно попал на ваше ран-де-ву, — нарочито растягивал слова Лука Ипполитович. —■ Но прелюбопытно, должен доложить...
— Не из пугливых! — выдохнул Мысавской, отрывая кулаки от стола. Как огромный и неповоротливый Лука Ипполитович выскользнул в приемную, Ясь сразу и не понял.
— Гнида! Гадина! — не мог остыть Мысавской, но потом спохватился, что перед ним один только Ясь: — Извините...
— За что?
Показал глазами на дверь.
— Не испугаетесь? Вы же такой... — хотел сказать «интеллигентный», но что-то помешало, и он, чуть запнувшись, произнес: — ...Молодой. И как будто не от мира сего.
— Я не такой, Михаил Павлович, — ответил Ясь.
— Не такой? Какой же?..
Ясь был еще в том возрасте, когда человек больше?) частью живет во власти своих стремлений, не вызывающих у него ни тени сомнения относительно своей ясности и определенности. А Ясь теперь стремился только к одному, одного только желал — читать книги и писать стихи. О том же, что по силам ему, а что нет, что умеет, чего не умеет, Ясь имел еще смутное представление. Что он знал о себе? Знал, что у него «неприятный» почерк. Потому и не вышло из него писаря, потому и дал ему отставку следователь из Радошкович. Хотя, по правде, причиной там был вовсе не почерк. Уже в 1910 году Ку пала напишет своему первому биографу — Петербургскому литератору, уроженцу белорусского местечка Ко пыль Льву Максимовичу Клейнбарту: следователь
Книга Владимира Арсентьева «Ковчег Беклемишева» — это автобиографическое описание следственной и судейской деятельности автора. Страшные смерти, жуткие портреты психопатов, их преступления. Тяжёлый быт и суровая природа… Автор — почётный судья — говорит о праве человека быть не средством, а целью существования и деятельности государства, в котором идеалы свободы, равенства и справедливости составляют высшие принципы осуществления уголовного правосудия и обеспечивают спокойствие правового состояния гражданского общества.
Емельян Пугачев заставил говорить о себе не только всю Россию, но и Европу и даже Северную Америку. Одни называли его самозванцем, авантюристом, иностранным шпионом, душегубом и развратником, другие считали народным заступником и правдоискателем, признавали законным «амператором» Петром Федоровичем. Каким образом простой донской казак смог создать многотысячную армию, противостоявшую регулярным царским войскам и бравшую укрепленные города? Была ли возможна победа пугачевцев? Как они предполагали обустроить Россию? Какая судьба в этом случае ждала Екатерину II? Откуда на теле предводителя бунтовщиков появились загадочные «царские знаки»? Кандидат исторических наук Евгений Трефилов отвечает на эти вопросы, часто устами самих героев книги, на основе документов реконструируя речи одного из самых выдающихся бунтарей в отечественной истории, его соратников и врагов.
Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.
Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.