Янка Дягилева. Придет вода - [9]

Л. Гончаров.

«УРлайт», 6(24)89 г.

ПО МОТИВАМ АЛЬБОМА «Деклассированным Элементам»

ПЯТЬ ВОСТОРГОВ О ЯНКЕ

На кого похожа плотная, желтоглазая тигроватая Янка? Ни на кого, или на Жанну Д’Арк, девушку из народа, одержимую таинственными голосами. «Выразить словами невозможно» состояние, в которое повергают меня янкины голоса-баллады — «вены дрожат», но это, увы, не мои слова, а ее собственные.

Чем покорила меня Янка с первого взгляда? Спокойствием и естественностью, с которой она держалась в раздерганно возбужденной толчее столичного квартирника. Решительная и смущенная одновременно, Янка, нависнув над гитарой, впадала постепенно в некий «медитативный транс» (определение опять же не мое, а краденое). Впрочем, я бы отнесла его не только к самому выступлению, но и к той атмосфере, в которую погрузился яростно сопротивлявшийся тому респектабельный флэте «Мадонной» в серванте и сладчайшим Маковским на стене. Аккурат под Маковским и пылала Янка, захлестывая публику давно не виданной искренностью исполнения и потоками живительной и драматичной женственности… Неожиданным получилось завершение. Кажется, впервые за весь вечер, выглянув из-под песочной челки, Янка вскинула руку и уже подсевшим голосом умоляюще произнесла: «Еще одну песню, одну — последнюю…» Забалдевший народ был тронут и окончательно покорен.

Чем удивила меня Янка? Звучанием изначально акустической балладно-кантровой лирики в электричестве — когда мне потом притащили альбом. На фоне рокочущего егорова баса, атональной гитары второго плана янкино пение, нисколько не утратив проникновенности, обрело разнообразие, объемность и еще большую притягательную энергию. Действительно прекрасную обволакивающую ауру не сдержала даже общая кастрюльность записи.

Чем восхитила меня Янка? Текстами, текстами и еще раз текстами. Завораживающим сочетанием недамского размаха и эпичности с щемящим лиризмом. Слова «Особого Резона», «От Большого Ума», «Берегись» я бы напечатала карабкающейся вверх лесенкой — каждая следующая фраза неожиданней и круче предыдущей. С замиранием у сердца ждешь, что вот сейчас дыхание у Янки кончится, и она споткнется на какой-нибудь банальной «рыбе». Но тут вклинивается издевательски-абсурдное «знамя на штык, козел в огород» — и вся эта чудная пирамида вместо того, чтобы развалиться на куски, уплывает неведомо куда, и уже «параллельно пути черный спутник летит» — все завертелось по новой.

После Башлачева мне не доводилось слышать ничего столь своевольно и в то же время стройно сложенного, возникающего как бы единым духом, сразу и целиком. Так воспринимаются не только отдельные лучшие вещи. Все песни текут как один монолог-исповедь, звучащий на разные лады, с разной долей откровенности и внятности — не только для слушателя, но и для самого автора. Наверное.

Лексика, обороты, спонтанный разнобой янкиных стихов ассоциируются прежде всего с двумя вещами. Как исток — фольклор во всех смыслах этого слова — от традиционного до совкового. Как источник — тот же фольклор, но опосредованный поэзией Башлачева. К счастью, неизмеримо преобладает первое, причем даже не как литературный образец, а как способ чувствовать и соотносить внутреннее и внешнее. Некоторые вещи поэтому трудно назвать стихами. «Под руки в степь, в уши о вере, в ноги потом стаи летят. К сердцу платок, камень на шею, в горло — глоток, — и в самом конце изнемогающий всхлип — может простят». Это вряд ли сочинено, но сложилось само и захватывает не словами с отдельным смыслом, а магической значимостью целого, как причитание, плач или заклинание.

Янкины взаимоотношения с совковым фольклором выходят за рамки обычного для рок-поэзии соцартистского иронизирования над лживыми мифами. Вербальные клише — от патетически патриотического «Вперед за Родину в бой» до безобидного школьного «железного Феликса» и уж совсем общеупотребительного «особого отдела» (и вообще особого чего бы то ни было) складываются в блоки так, что сквозь их привычную стертость и обеззвученность проступает жуткая изначально бесчеловечная суть. На этом мрачном эффекте целиком построен текст «Особого Резона» — одной из самых сильных и законченных вещей альбома.

Не знаю, какие импульсы преобладают в янкином творчестве, но иногда кажется, что она лишь добросовестно записывает зрительные впечатления. За фантастическими строчками с зашифрованным смыслом возникает очень определенный ряд зрительных образов, словно увиденных сверху, с полета, с движения. Невозможно отделаться от ощущения, что ты не столько слышишь и понимаешь, сколько видишь и оказываешься вовлеченным в воображаемое пространство. Будь я художником, не удержалась бы и проиллюстрировала, например, «Декорации» («Фальшивый крест на мосту сгорел»), хотя в такой работе оказалось бы мало самостоятельной ценности — ввиду заданности центрической композиции и густого контрастного колорита.

Впрочем, архаичный метод иллюстрирования для Янки не годится: «На Черный День» — не картина, а динамичная смена кадров видеоклипа. А лирически-гротесковый сюжет «По Трамвайным Рельсам» так и просится в параллельное кино: готовый сценарий с энергичной мрачновато-интригующей завязкой, захлебывающимся отчаянием погони в кульминации и обреченной застылостью финала. С предельной краткостью обозначены не только зловещий удушливый пейзаж, предрешенность конца героев и темп развития действия, но даже резкий монтажный перепад: «Ты увидишь небо, я увижу землю на твоих подошвах». Сценаристу удалось стать режиссером и оператором своего фильма.