Янка Дягилева. Придет вода - [79]

Вообще, если честно, я их воспринимал как некую неделимую общность. Знаешь, вот как приходишь один раз в году к одноклассникам на встречу: они для тебя все одинаковые, хотя один, скажем, бандит, а другой в каком-нибудь РУОПе работает — для тебя они все равно одинаковые. Так же и здесь. То есть повнимательнее присмотришься — ага, тот хитрее, этот шустрее, этот добродушнее. То есть они абсолютно все разные, но когда с ними начинаешь общаться… ну опять же, кого я имею в виду: Джеффа, Егорку, Янку. Ну, немножко Кузя там, Аркаша — ну, Аркаша немножко особняком стоял — кто еще? Манагер, еще пара-тройка ребят. А в основном — Джефф, Егорка, Янка. С ними как-то довелось общаться больше, чем с другими. Такая основная троица. В то время они были еще более или менее некурящие, непьющие, и, вообще, мне непонятно, почему их панками называют. К панкам они не имеют никакого отношения, с моей точки зрения. Мне, вообще, непонятно, за что их все так любят. Потому что музыка там — так себе, мягко говоря. Слова не особенно рифмованные, поют от души, конечно, но без особых вокальных способностей. Но душа вот эта, она, наверное, людей брала. У них очень много энергии было. В то время очень мало людей было с хорошей энергией, здесь уже мало появлялось молодых интересных людей, та культура, которая здесь перла какое-то время, она немножко к тому времени так… поугасла. И полезли всякие люди из Сибири, еще откуда-то. Был еще вот Саша Башлачев, я отнес бы всю их культуру к башлачевской. Но это же, как бы, не панк? И очень хорошо, что у них была не массовая культура, я очень боялся, что их Фирсов раскрутит, сделает крутыми, что будут стадионы. Это все хорошо, конечно, замечательно, но скорее ближе к Олимпиаде какой-нибудь, ну, там Древний Рим, что-то такое массовое. А у них все-таки музыка клубная такая, культовая.

Помню, начали что-то про Фирсова говорить, типа непонятно — с одной стороны вроде хороший человек, а с другой — барыга, спекулянт. И Летов — а они с Фириком много общались, тусовались, он одно время их директором был — Летов мне говорит: «Как-то мы ехали куда-то, и в соседнем купе котенка мучили. Серега пошел и говорит: «Отпустите котенка!» И ты вдруг понимаешь: человек из всего многообразия отношений берет одну эту маленькую историю, которая очень хорошо характеризует то, что он видит в этом человеке, как они связаны, что их объединяет. Это вот тоже такая отличительная черта этой компании от всех других. Интересное, конечно, явление — эта команда новосибирско-омско-тюменская, которая концентрировалась возле Егорки — она, конечно, очень сильно выделялась из всего остального.

А вообще Егорка если рассказывает про какого-то нового человека, он рассказывает про него примерно таким образом: «Я приехал, мы пошли и два дня чего-то там делали». Нет таких моментов, что раз встретились, два, три, четыре… если уже прет с этим человеком, то все. И, как я понимаю, они в самом деле старались собирать своих единомышленников в разных местах России, Союза. То есть аккумулировали каких-то людей, приезжали в город, находили единомышленников — и все, им, в принципе, от этого города ничего больше не надо было. Может быть, в этом городе существует много других людей, с которыми сами они могли познакомиться, но они знакомились с каким-то набором людей… и им… было хорошо!

Знаешь, я уже не помню, откуда я это узнал. Мы с Борщовым туда даже съездить хотели, но, во-первых, далеко, Сибирь все-таки… Я не помню, кто чего сказал. Ну, там, знаешь, много народу было, кто-то где-то чего-то сказал… Я даже не знаю, отчего она умерла. Когда она умерла, я спросил у Егорки… он говорит: «Да… потом как-нибудь расскажу». Так чего-то и… Черт знает! Знаешь, сколько там людей умерло? Я вот как-то посчитал, там много народа померло! И, понимаешь, на самом деле, отчего кто умер — непонятно. Есть люди — вроде как понятно, отчего умерли, надоело то-то и то-то, здесь и здесь не получается… А выясняется, что просто таблетку не ту съел… от головной боли. Но всегда, когда люди умирают, они обрастают легендами. И это хорошо, я считаю, с мифотворческой точки зрения — а с человеческой все равно никто никогда ничего не поймет. Потому что, как я это понимаю, человек не может долго сознательно умирать. Если он сознательно что-то делает, он может за день, за два это придумать, за час, за минуту. А если у него что-то в жизни не складывается, и если прошел месяц-другой… Не знаю. Ощущение, на самом деле, всегда какое-то остается. Я знал человека с одной стороны, я пытаюсь как-то объяснить — а те, кто знал с другой стороны, пытаются объяснить по-своему. А потом из нашего общего словесного выхода рождается какая-то такая легенда, которая как бы устраивает и тебя, и меня.

А что касается мнения, будто Егор как-то повлиял на Янку в этом плане — я думаю, там такого не было. Егор, естественно, может загасить кого угодно, но Егор — он такой человек, который не может долго находиться в одном состоянии. Если он живет, в каком-то смысле, с каким-то человеком, делает с ним какое-то дело, естественно, через некоторое время Егорка может задавить кого угодно, но, насколько я знаю, Егор и Янка очень долго общались, то сходились, то расходились. И я думаю, что если б Янке от этого было очень тяжело, она, наверное, могла бы отойти в сторону. Да и Егору это не надо — все-таки нормальный человек, как-никак…