Ямбы и блямбы - [16]

умей выныривать, нырок.

И попадая куром в ощип,

я изнутри познал процесс

создания героев обществ

и проституток из принцесс.

С Жаклин как раз не было сложности.

Гипнотизировал прищур.

Похожая на энэлошницу

с перерасчётом на гламур,

она была мне как заложница

лямуров и иных фигур.

Гламур сейчас есть символ пошлого.

Признаюсь, я люблю гламур.

Он точно женщина без прошлого,

одетая в блестящий сюр.

Жизнь на неё потом наложится.

Монахиня или наложница –

единство противоположностей,

как говорил мне Генри Мур.

Она, как биржевой меняла,

меняла фишки на сантим

и в результате наполняла

стихи сиянием своим.

Кто был я им?

Опальный тимуровец,

я был заклинен тогда на Жаклин.

И что говорила мне женщина, жмурясь,

казалось, я понимал один.

Однажды её на каком-то сборище

спросил я, чтоб показаться умней:

– Как вам наш Хрущёв?

– Хрущёв – чудовище.

Мы сразу же подружились с ней.

Она прошептала:

– Он нас не лапал.

Просто сердился, что водку не пью,

и грязной своею царской лапой

подкладывал мясо в тарелку мою.

Мне это всё показалось странным:

– Зачем этот шепот, и здесь?

– Ведь вы же русский, а я иностранка.

Печально, что опыт есть.

Она мне писала потом в Россию.

Это было как стриптиз.

И что-то знала и просила:

«Остерегайтесь хищных птиц.

В имениях русского эстергади,

в чистоте дедовских криниц

вас попрошу я: остерегайтесь

хищных птиц. Остерегайтесь.

Как вольные самцы и самочки,

на ваших саммитах в отеле “Ритц”

вы не теряйте русской самости.

Остерегайтесь хищных птиц».

Пускай ваш хаос не расхищен –

не станьте тварями, творцы!

Не забывайте правды хижин,

переселяясь во дворцы.

А у младшего волосы, точно сучья,

венчали думающий лоб

и шею, мощную, барсучью,

которую за жизнь нагрёб.

Он был всегда точно проснувшийся,

дышал полуоткрытый рот,

как из невидимой форсунки

потягивая кислород.

Могли принять его за увальня –

огромное созданье СМИ

со скулами на высшем уровне –

маркой Кеннедиевой семьи.

И всё: и вкус, и обоняние,

кураж непостижимых глаз –

их бешеное обаяние

обескураживало вас.

Он был людской волной сочувствия

так всенародно окружён

не только в милом Массачусетсе,

там, где профессорствовал он.

Чёрный с лиловыми губами

им никогда не помыкал.

Он новому Бараку Обаме

по-патриарши помогал.

Мы как-то обедали с ним

на Котельнической,

гостей развозил элегантный «порш»,

и Зоя, вечно беспредельничая,

варила нам интеллектуальный борщ.

Обед

– Поведайте нам, Тедди Кеннеди,

о братьях Джоне или Роберте.

Ведь их при вас почти угробили?

Читатель полон интереса.

– Есть мысль… но это не для прессы.

«Поэт не может быть скаредным», –

Гласит первая строка в газете

«Морковин Гардиан»

(типа нашего «МК»).

Мы наслаждались обедом,

подобно старым людоедам.

– Что поразило вас в обеде?

Скажите, Тедди.

– Обилье снеди. Фруктов масса.

И мясо солёное медведя

лежало в ломтях ананаса.

Лапшою на вносимом блюде

лежали вяленые люди.

– Они вкусней вчерашней леди?

Скажите, Тедди.

Мы дискутировали, музицировали,

девчонки маялись на цирлах.

– Кто был главный дискуситель?

– Ведущая Мария Ситтель[2].

– Мы в детстве были хулиганами?

Вопрос звучит неэлегантно.

Я вам отвечу на вопрос в пандан:

– А хули вам.

– Скажите лучше о Москве.

Не смотрят москвичи ТВ.

– Вчера меня дал

Первый канал.

Сегодня в метро нас никто не узнал.

– А дама в красном одеянье?

– Вы о Дайане?

Забыла где-то на диване

свой шёлковый персидский кошелёк.

– Я всё прощу, я не Шерлок.

Люблю людей. Как смог я доблестно

съесть две Владимирских области?

А также Алтайский край?

Алтай для русских – как алтарь.

Здесь об Алтае не болтай.

– А что вас, Тедди, роднит с Андреем?

– Мы от прекрасного дуреем.

Мы пиджаки ему простим.

Мы Джеки хоронили вместе.

Я помню: как-то клык моржовый

он из Якутска приволок.

Я помню ярость мажордома.

Поэт, наверное, пророк.

Большая честь с ним пить и есть.

– Где лучше жить? Там или здесь?

– Там лучше жить, здесь лучше петь.

И там и здесь Хамдамов есть.

И здесь и там

рыбный стол по четвергам.

– Способствуют ли

глобальному потеплению

Девушки из стран Балтии?

– Перед употреблением

их необходимо взбалтывать.

– Об оргиях.

– Их архаизм утомляет организм.

– Вы имеете в виду оргазм?

– Не понимаю ваш сарказм.

– За соучастие в беседе

спасибо, Тедди.

– Скажите, Тедди, – или слишком рано? –

о неземном происхожденье клана.

Не буду делать ставок очных.

Скажите, Тед, вы – энэлошник?

Тед Кеннеди:

– Полно дел срочных.

Не забывайте, я – ирландец.

Мне непонятен смерти страх.

Ирландцы, мы хохмим, горланим

и пляшем на похоронах.

Уходит.

Голос за кадром:

– Спасибо, «Морковин Гардиан».

Где запропастились кенари?

Нет красногрудых птах.

– И вам не страшно, Тедди Кеннеди,

жить под псевдонимом «Патриарх»?

– Мы живём, себя растратив,

перед вами два пути:

быть в борьбе скандальных братьев

иль в сторонку отойти.

Нету третьего пути.

Пока праведно убитые

отлеживаются в гробу,

народ делит свои обиды,

увеличивается табу.

Отвечает Тедди Кеннеди,

патриотический перегар:

– Благодарствую за пендели

и кликуху «Патриарх».

Может, третьей нет дороги.

Но я третий путь нашёл.

Это мой четвероногий,

цветаевский рабочий стол.

На стол ставлю чай и крендели.

Вы ж бегите за вином.

Я писал стихи о Кеннеди,

а написалось об ином.

Лифт

Дом без лифта. Дым без фильтра.

Без конфликта нету флирта.

Вверх. Вниз. Вниз. Вверх.

Вернись, изувер.

Лифт. Лэфт. Блеф. Лофт.