Ямато-моногатари - [19]

Омохэдомо

Кахи накарубэми

Синобурэба

Цурэнаки томо я

Хито-но мирураму

Хоть и думаю о вас,

Но, видно, все напрасно.

Чувства в душе таю

И, верно, бесчувственной

Кажусь я вам.

Только это она и послала, ни слова не добавила. Причина же была вот в чем: родные все говорили ей: «Возьми же кого-нибудь в мужья», а она отвечала: «Всю свою жизнь до смерти я хочу прожить без мужчин», беспрестанно это твердила, и так оно и вышло: ни с кем не завязала отношений и в двадцать девять лет скончалась.

143 [372]

В Старые времена жила одна дама, супруга Дзайдзи-но кими[373], сына Дзайтюдзё. Дама эта была племянницей Ямакагэ-тюнагона[374] и звалась Годзё-но го. Дзайдзи-но кими отправился как-то в дом к своей младшей сестре, супруге наместника провинции Исэ[375]. У наместника была возлюбленная. И Дзайдзи-но кими, старший брат жены наместника, втайне от людей завязал отношения с этой возлюбленной. Он думал, что она любила только его, но оказалось, что и с его братьями она тоже встречалась. И вот он ей:

Васурэнаму

То омофу кокоро-но

Канасики ва

Уки мо укарану

Моно-ни дзо арикэру

Позабыть бы тебя —

Как подумаю, так душа

В тоске.

Рядом с этим

Иные печали уже не опечалят[376] —

так сложил. Теперь это все уже старинные песни.

144

Этот Дзайдзи-но кими, то ли потому, что его отец, Дзайтюдзё ездил на восток, и он с братьями временами совершал путешествия в другие провинции. Был он человеком весьма изящного вкуса, и, если в иной провинции в каком-либо месте его охватывала печаль и чувство одиночества, он слагал и записывал стихи. На станции под названием Офуса открылось морское побережье. Тогда он сложил и записал [на станции] такое стихотворение:

Ватацуми-то

Хито я миру раму

Афу кото-но

Намида-во фуса-ни

Накицумэцурэба

Широким морем,

Верно, видятся людям

Те слезы, что я в обилии

Проливаю

Из-за свиданий, [что невозможны][377].

А на станции под названием деревня Минова:

Ицу ва то ва

Ваканэдо таэтэ

Аки-но ё-дзо

Ми-но вабисиса ва

Сиримасарикэру

Всегда

Неизменно [грущу],

Но в осенние ночи

Моя печаль

Всего сильнее[378] —

так сложив, написал. Так скитался он по чужим провинциям, и однажды, когда он добрался до провинции Каи (Кахи) и жил там, он заболел и, чувствуя, что умирает, сложил:

Карисомэ-но

Юки кахидзи то дзо

Омохиси-во

Има ва кагири но

Кадодэ нарикэри

Лишь на время

Посетил я [это место],

Так мне думалось.

Теперь же стало [это путешествие] последним

Выходом за ворота[379] —

так сложил он и скончался.

Один человек, который знал по прежним путешествиям Дзайдзи-но кими, возвращаясь в столицу из провинции Микава, останавливался на всех этих станциях. Он увидел эти танка и, узнав его руку, приметил их и очень печалился.

145

Император Тэйдзи отправился к устью реки[380]. Была тогда среди укарэмэ[381] одна, по имени Сиро[382]. Он послал к ней гонца, и она пришла. При императоре было много вельмож, придворных и принцев, так что она остановилась поодаль. «Воспойте в стихах, почему вы стали так далеко», – повелел император, и она тут же сложила:

Хаматидори

Тобиюку кагири

Арикэрэба

Кумо тацу яма во

Ава-то косо мирэ

Есть предел высоты

Полета

У прибрежной птицы тидори,

Потому и горами, над которыми встают облака,

Любуются издали: вон они![383] —

так она сложила. Император нашел стихотворение очень искусным, изволил похвалить и пожаловал ей дары.

Иноти дани

Кокоро-ни канафу

Моно нараба

Нани ка вакарэ-но

Канасикарамаси

Даже если бы жизнь,

Какой хотелось бы сердцу,

Вдруг стала,

Все же, верно, расставания

Были б печальны[384].

Эту танка сочинила тоже Сиро.

146

Император Тэйдзи перебрался во дворец Торикаи-но ин[385]. Там жизнь его проходила в обычных развлечениях. «А есть ли среди множества укарэмэ, что приходят увеселять нас, девушки с красивыми голосами и из хороших семей?» – как-то вопросил он, и те отвечали: «Вам приходит служить дочь Оэ-но Тамабути[386], она очень хороша собой». Император пожелал ее увидеть и нашел, что облик ее благороден, полна девушка прелести. Призвал он ее во дворец. «Правда ли то, что о ней говорят?» – спросил он и повелел всем, кто там был, слагать стихи на тему кормления птиц [торикахи]. И сказал он: «Тамабути в делах был прилежен и песни слагал превосходно. Сумеешь ты сложить хорошие стихи о кормлении птиц, я и рассужу, правда ли, что дочерью ему приходишься». Услышав это, девушка тут же:

Асамидори

Кахи ару хару ни

Ахинурэба

Касуми наранэдо

Татиноборикэри

Нежно-зеленой весной,

Когда жить так прекрасно,

Мы встретились с вами.

Поднялась я сюда,

Хоть я и не дымка тумана[387] —

произнесла она это, и император был так несказанно очарован, что даже слезы навернулись ему на глаза. Все остальные были тогда сильно во хмелю, и начались бурные рыдания. Император пожаловал девушке утики и хакама[388]. Находившимся там сановникам, принцам, придворным четвертого и пятого рангов он приказал: «Встаньте с места те, кто еще не снял с себя одежд и не отдал ей!». И все чины, и высшие и низшие, по очереди стали снимать одежды, девушка уже не могла ничего надеть на себя, и дары во множестве складывали между столбами-опорами дома. Скоро настала пора государю возвращаться в столицу, и он, узнав, что Нанъин-но ситиро-кими[389] построил себе дом недалеко от того места, где она жила, поручил тому заботиться о ней. «Если ей что-нибудь понадобится – сразу сообщать во дворец. А то, что ей будет от нас пожаловано, отправлять к ситиро-кими. Надо избавить ее от всех невзгод» – так он соизволил сказать, и ситиро-кими с тех пор всегда навещал девушку и всячески заботился о ней.