Яма - [2]

— Не понимаю, почему этот подвал до сих пор подо что-нибудь не приспособили, — сказал он. — Могли бы устроить здесь отличную общую комнату, или музыкальный зал, или что-то в этом роде.

— Да в Нашей Любимой Школе половина помещений не используется, — презрительно заявила Фрэнки. — Отец говорит, что им нужно сменить руководство.

— В таком случае твоего отца поддерживают все ученики, — сострил Джефф.

— Фрэнки права, — в разговор вступила Алекс. — Таких мест полно по всей школе. Взять хотя бы то крыло за кабинетом физики. Для чего оно? Туда никто никогда не заходит.

— Там коллекция бабочек, — внезапно произнесла Лиз. Когда она заговаривала, Майка всегда охватывало легкое изумление. — Они открывают его примерно раз в пять лет.

— Серьезно? — Джефф уставился на Лиз. — Бабочки?

— Неудивительно, — фыркнула Фрэнки. — Спорим, это очередной дар или наследство. Все только и делают, что дарят или завешивают нам всякую ерунду.

— Завещают.

— Какая разница.

— Настоящим завещаю Нашей Любимой Школе свою коллекцию фотографий, компрометирующих учителей, которую надлежит выставить в столовой, — провозгласил Майк.

— Я проголодалась, — сообщила Алекс. Сняла круглые очки в металлической оправе и принялась протирать стекла платком. — Может, перекусим перед сном?

— Посмотрим, что нам бог послал, — сразу же засуетилась Фрэнки.

Майк улыбнулся.

— Спокойно, дамочки, подходи по одному.

— Не важничай, придурок, — одернула его Фрэнки. — Так, тут написано: «Французский бутерброд». Я бы не отказалась.

— Французский бутерброд? — оживился Джефф. — Ужас как пошло. Эй, дорогая, может, попробуем французский бутерброд?

Майк поерзал, сползая вниз на спальном мешке, и закрыл глаза из-за режущего света лампы.

— Кажется, французский бутерброд — это когда высовываешь язык и слизываешь масло, — сказал он.

Алекс было прыснула, но виновато осеклась.

— Майки, это отвратительно, — заявила Фрэнки.

— Что отвратительно, так это твои чертовы сладости, — парировал Джефф. — Вкус у них слишком розовый.

* * *

Так все началось. Но помните, что мы тогда были очень молоды.

Прежде чем мы спустились в Яму, Мартин предупредил: «Это эксперимент с реальностью». Так он это назвал. Даже сейчас слышу его голос.

— Это слишком самонадеянно, тебе не кажется? — спросила я тогда, а он улыбнулся.

У Мартина была открытая, беспечная улыбка, озарявшая его круглое ясное лицо. Учителя считали Мартина вдумчивым, хотя немного заторможенным учеником, которому можно доверить ответственное дело. Он всегда вел себя дружелюбно, охотно болтал со старичком мистером Стивенсом о рыбалке или останавливался поглядеть на сад доктора Джеймса. Он был правильным, разумным юношей. Стэнфорд как-то сказал: «Этот парень чертовски хорошо управляет библиотекой». Его слова удивили и школьников, и учителей: Стэнфорд никогда никого не хвалил.

Мы тоже восхищались абсолютной и поразительной иллюзией, которую он создал. Мыто знали, что именно Мартин стоял за Гиббонским инцидентом; именно он сорвал речь в честь окончания семестра. Мартин был самым знаменитым бунтовщиком Нашей Любимой Школы. Его двойная жизнь в наших глазах была достойна преклонения и зависти. Возможно, если бы тогда мы присмотрелись повнимательнее, то смогли бы прозреть, догадаться, что он задумал. Но нам никогда не приходило в голову, что лживость Мартина состоит более чем из двух видимых нам слоев.

Забавно, как окружающие нас вещи меняются со временем.

Забавно, как время меняет нас.

Увы, в школе дают знания, а не мудрость. Тогда, в прошлом, мудрость бы нам пригодилась. Но мы не были ею наделены. Мы не были готовы.

— Это слишком самонадеянно, тебе не кажется? — спросила я, и мой голос был голосом ребенка, доверчивого и совершенно невинного. А голос ответившего мне был взрослым, слишком взрослым для круглого улыбчивого лица и светло-голубых глаз.

— Ну нет, не думаю, — ответил Мартин.

* * *

— Мой дядя любит эту дрянь, — Фрэнки разглядывала свой стакан. — Он такой чудак, мой дядюшка. Еще бы, ведь он знаменитость.

— Чем же он знаменит? — спросила Алекс, повернувшись на спальном мешке.

— Своими чудачествами, — хихикнула Фрэнки. — Джефф, плесни-ка мне еще. — Она протянула стакан. Джефф отвинтил крышку с бутылки виски и налил добавки. — Нет, серьезно, он работает на телевидении.

— У тебя в зубах грязь застряла, — сказал Джефф.

Фрэнки улыбнулась и вытерла рот рукавом.

— Фу, — с отвращением произнес Майк. — Почему Мартин не подобрал для меня более цивилизованную компанию?

— Ну все, я напилась, — пожаловалась Фрэнки.

На самом деле пьяны были все трое. Алекс перекатилась на спину и уставилась в потолок, мусоля между пальцев складку рубашки. Лиз уткнулась в блокнот, придвинув его слишком близко к глазам и грызя кончик черной шариковой ручки. Майк заметил, что ее ухо торчит из-под волос, бледное на коричневом фоне. Волосы лезли в глаза, и она их постоянно поправляла. Почему она никогда не завязывает волосы? Он продолжал наблюдать, и она взглянула на него; потом снова опустила глаза и стала писать.

Тем вечером в Яме царила благодать: это был самый первый вечер, когда все они еще были собой. Джефф и Фрэнки пустили по кругу бутылку виски, и Майк глотнул немного. Они говорили о прошедшем семестре, перебрасывались шуточками, воображая лишения и неудобства горного похода.