Яконур - [25]

Я вижу его. Он еще откашливается. Тычет сигарету в пепельницу. Пальцы его — белые, полные, с предельно коротко остриженными ногтями — сначала неловко мнут, а затем пренебрежительно ломают сигарету.

* * *

Сразу ветер, холод, сразу — удары крупных брызг от волны; только махнуть еще Герасиму, всем, кто остался на берегу, и скорее, не оглядываясь больше, — в рубку, и захлопнуть стальную тяжелую дверь.

Что ж, вот и началось…

Ольга опустила воротник куртки.

Никитич сам стоял у штурвала. Оборачивался к разложенной на столике потертой карте, наклонялся к компасу. Еще обернулся. Еще наклонился. Записал на дощечке курс — «241».

Затем поправил кепку и скомандовал:

— Гена! Миша!

Парни тут же исчезли.

Никитич повернул к Ольге обветренное лицо и подмигнул.

Ольга распорядилась:

— Виктор!

В рубке стало совсем просторно.

Появился Гена:

— Готово, капитан, крутится.

Никитич передал ему штурвал, включил бритву, принялся наводить красоту.

Миша вернулся со свертком, вопросительно глянул на Никитича; тот кивнул, не отрывая бритвы от острой скулы. Миша стал раскладывать рыбу на газете.

Пришел Виктор с фляжкой; потряс ее, вручил Мише. Никитич передал Виктору бритву.

Миша разливал. Гена быстро резал буханку черного хлеба. В рубке делалось теплее.

Никитич снова стал к штурвалу.

Виктор побрился, протянул Мише бритву, Миша отказался, Гена тоже; Виктор положил бритву на место.

Никитич поставил к штурвалу Гену. Сам раздал стаканы.

Приоткрыл дверь, бросил в воду кусок хлеба, плеснул за борт со дна фляжки:

— Яконуру.

Посмотрел свой стакан на свет:

— Ну! А то вы его не туда потребляете…

Ольга обожглась, задохнулась; спирт словно растекся по губам. Тоня вовремя подала ей кружку с водой.

— Я не пью, — сказал Никитич. — Ни-ни. Я выпиваю. И сколько ни выпью — все трезвый. Хошь — проверь!

За спиной в окошечке запищала морзянка, Миша уже работал; выбросил бумажку с погодой. Никитич взял бумажку, глянул:

— Сносить будет, начальник… На отстой, что ли?

Ольга кивнула.

Никитич — Мише:

— Доложи там домой, переждать надо…

Скомандовал Гене:

— Пойдем за Кедровый, спрячемся.

* * *

Зажав трубку плечом, Вдовин слушал, что говорил ему по телефону Свирский; вполне обычный звонок шефа, — текущие дела, московские новости, обязательные вопросы.

— Ну, а как вообще настроение?

Этот вопрос означал, что разговор подходит к концу.

— А как там молодцы Элэл?

Вдовин не успел ответить.

— Приглядывайте за ними… — твердо продолжил Свирский. — Конечно, у Элэл были роскошные результаты, которые и обеспечили ему взлет. Но нельзя же вечно ехать на доблестном прошлом. Видимо, это направление уже дало все, что можно было из него вытянуть. Если оно себя изжило, не надо, по крайней мере, целый отдел превращать в мумию…

Положив трубку, Вдовин принялся ходить по кабинету. Первую ночь он провел в больнице, уехал тогда только, когда Элэл очнулся… Потом еще ночи и дни в тревоге… Наконец врачи сказали, что теперь нужно только время… по крайней мере, чтобы понять, как быть дальше… все стабилизировалось.

Что хотел сказать Свирский? Впрочем, ясно, что он хотел сказать…

Вдовин вернулся к столу.

Да, беспокойство за друга улеглось.

Наступило… наступило… что наступило?

* * *

Саня смотрел на дорогу, смотрел по сторонам. Герасим вел машину надежно, об этом можно было не думать. Сообщение на конференции выглядело вполне прилично, тут тоже все в порядке. Живописная долина умиротворяла… Спокойное, приятное возвращение.

Выгреб из кармана пригоршню семечек, протянул Герасиму:

— Не желаешь?.. А я — обожаю. Там, на Яконуре, раздобыл… Вот тебе научно-техническая революция: лузгаешь семечки не на завалинке, а в автомобиле. Одновременно перемещаешься в пространстве с недозволенной скоростью…

У развилки Саня воскликнул:

— Стоп! Прекрасная незнакомка!

Девушка села, поблагодарила, сказала, что зовут ее Ксенией, и объяснила, что ей нужно на сейсмическую станцию, она опаздывает на дежурство. Саня немедленно угостил ее семечками.

Герасим:

— А, так это из-за вас стекла звенят по ночам!

— Мы только регистрируем. Это все Хыр-Хушун…

— Знаем, что Хыр-Хушун.

— Откуда ты знаешь? — спросил Саня.

— От Яконура… Значит, по вашему ведомству этот ночной звон. И часто он бывает?

— Иногда по десять толчков в сутки!

— Ну, значит, без работы не останетесь, — сказал Саня.

Герасим свернул с шоссе там, где указала Ксения, и подъехал по берегу к сейсмостанции.

Ксения отправилась на дежурство.

Саня смотрел, как она отворяет калитку, как идет по двору. Обнаружил, что Герасим заглушил мотор и выбирается из машины.

— Ты куда?

— Нужен камешек. Красивый. Для Натальи.

Сидел и ждал, пока Герасим ходил по берегу.

Саня был человеком благополучным. В жизни его, конечно, случались не только пироги и пышки, но и напряженные времена: как и другие, он шел через поиски уважения, через столкновения интересов, муки честолюбия, уступки общественному мнению, соперничество, опасения стать смешным; все бывало у него — как у многих. И при этом он всегда оставался благополучным.

Герасим наконец вернулся с добычей — разноцветными и разнокалиберными камнями, облепленными песком и снегом, Саня только пожал плечами.

Поехали. Выбрались на шоссе, помчались дальше.