Ягоды бабьего лета - [45]

— Хорошо. Я не настаиваю. Но я догадываюсь, что положение вещей в интернате имеет две стороны: лицевую и изнаночную. С лицевой все шито-крыто, а изнанка не совсем законная, если не сказать больше — преступная.

Всеволод Петрович испуганно оглянулся.

— Любовь Антоновна, я вас прошу, не трогайте эту клоаку. Вы и не предполагаете…

В коридоре появилась Нинель Эдуардовна. Она прошла мимо, не повернув головы в их сторону.

— Я пойду, а то каша совсем остыла.

Всеволод Петрович с трудом поднялся, взял тарелку с кашей, булочку и пошел к себе.

После завтрака до самого обеда Люба занималась оформлением завещания и дарственной Серафимы Григорьевны. Для этого пришлось нанять частное такси, так как беготня по инстанциям заняла бы целый день. Как ни странно, но в администрации ей пошли навстречу, уменьшив бюрократические проволочки до минимума. Правда, не обошлось без помощи нотариуса, женщины хваткой, имеющей повсюду своих людей.

На обед Люба опоздала, поэтому, купив в ближайшем магазине кое-какие продукты, собралась перекусить у себя в комнате. Она заваривала чай, когда в дверь постучали. Люба открыла — на пороге стоял следователь Сенцов.

— Добрый день, Любовь Антоновна! Я, как говорится, с корабля на бал. Еще не разговаривал с местным начальством — сразу к вам.

— Вы протокол будете составлять?

— Не без этого.

— Тогда, позвольте, я сначала перекушу, а потом и поговорим. Вам налить чаю?

— Не откажусь с дороги.

— Александр Иванович, — обратилась Люба к следователю, наливая в кружки чай, — у меня к вам необычная просьба.

— Да? Слушаю.

Люба села за стол, пододвинула тарелку с бутербродами поближе к Сенцову, подняла на него глаза и встретилась с открытым, с легкой хитринкой взглядом. Ей стало легче при виде этого деревенского, простого лица, как будто в его курносости, широких скулах, белесых ресницах, русых волосах над просторным лбом таилась неведомая сила притяжения, заставляющая невольно доверять их обладателю. Любе захотелось рассказать Сенцову все.

Целый час Люба говорила, а Сенцов терпеливо слушал, лишь изредка задавая вопросы и делая пометки в блокноте. Наконец Люба умолкла, но вдруг, как будто спохватившись, попросила:

— Александр Иванович, не выдавайте меня, не говорите здесь никому, что я бывшая жена. Пусть я останусь его сестрой. А Игорю я сама скажу об этом. Но позже.

— Ну что ж. Не вижу препятствий, как говорил герой фильма «Ва-банк». Сестра так сестра, — согласился Сенцов и улыбнулся чуть лукаво, но по-доброму, без всякой задней мысли.

Вскоре они были в кабинете директора. Следователь собирался сначала побеседовать с Зоей Михайловной, а потом с Игорем. Он попросил Любу пригласить Игоря в кабинет.

Люба поднялась на второй этаж и, свернув влево, пошла в самый конец коридора, где была комната Игоря и Всеволода Петровича. У их двери она остановилась и вдруг услышала жесткий голос Нинели Эдуардовны, очевидно, стоявшей за дверью у самого порога:

— Вы все поняли, Всеволод Петрович? Никакой информации, иначе нам придется распрощаться с вами. А повод я найду, не беспокойтесь. Тем, кому не живется в интернате со всеми удобствами, мы подыщем приют без горячей воды и удобствами на улице. Да вы знаете о нем. Васюнинский приют, в ста километрах отсюда.

— Я все понял, Нинель Эдуардовна, — услышала Люба упавший голос старика.

— Я надеюсь, — холодно произнесла врач.

Люба успела постучать за мгновение до того, как Нинель Эдуардовна открыла дверь, чтобы выйти. Она сощурилась, смерив Любу подозрительным взглядом.

— Здравствуйте, — сказала Люба. — Я пришла за Игорем.

— Здравствуйте. Вы уезжаете?

— Пока нет. Игоря приглашает следователь из Москвы. Он у Зои Михайловны.

— Игорь Алексеевич вышел. Поищите его внизу. А по какому делу его вызывают?

— По уголовному.

— Да? Интересно.

— Извините, — произнесла Люба и быстро пошла обратно.

Игоря она нашла в комнате отдыха. На нем была новая рубашка, привезенная Владиславом из Москвы, и почему-то это тронуло Любу. Прежние обноски делали его похожим на школьника-акселерата, выросшего из своей одежки. Теперь же перед ней был импозантный мужчина средних лет. «Как он изменился! И дело не только в седине и худобе, — подумала Люба. — Раньше он излучал энергию, силу, уверенность. А теперь… Не сказать, чтобы жизнь сломила его, нет. Но, стерев из памяти прошлое, избавила от забот и тщеславных планов. Новое в нем — душевный покой. Как же мне раньше это не приходило в голову?»

Игорь играл в шашки с лысым стариком, тем самым Пахомычем, который назвал интернат палатой номер 6.

— Игорь, вас приглашают в кабинет директора, — обратилась к нему Люба.

Он посмотрел на нее снизу вверх. В глазах мелькнула радость, но обычная сдержанность притушила эмоции. Пахомыч отпустил неуклюжий комплимент:

— Вы, Любовь Антоновна, как луч света в темном царстве — одна молодая среди наших старух. Нам, мужчинам, даже глаз не на ком порадовать.

— Как говорится, на безрыбье и рак рыба? — усмехнулась Люба.

Пахомыч захлопал белесыми ресницами, не сразу поняв что к чему, а Игорь опустил голову, пряча улыбку.

Люба шла рядом с Игорем, чувствуя легкость его походки, и это тоже было необычно.