Ягодное лето - [34]

– Габриэла Счастливая, – прочитала она замерзшими губами подпись под изображением. – Ей двадцать восемь лет. И родилась она – вот черт! – двадцать пятого мая в Варшаве.

Все, все совпадало.

С экрана робко улыбалась Малине ее сестра-близнец.

Габрыся о том вечере помнила немного. Перед выходом на сцену она как следует выпила успокоительного и чувствовала себя буквально как мишка-коала на самой верхушке эвкалиптового дерева: ветер качает дерево, а она, вцепившись всеми четырьмя лапами в ствол, качается плавно вперед-назад, вперед-назад… Дааа, отличная у коал жизнь.

Кто-то выпихнул ее на сцену.

На сцене ее тоже качало – только теперь она была чайкой на морском корабле, который бросало по волнам. Жизнь чайки тоже неплоха: буль-буль, кач-кач… а откуда-то сзади музыка звучит.

Кто-то стянул ее со сцены и поставил в угол.

Теперь она ощущала себя матросом на мачте. То есть матросом на тонущем корабле. На самом кончике мачты корабля, который разлетелся на пятьдесят тысяч кусочков. Напрягая зрение, она пыталась найти равновесие, но у нее не получалось.

Нет, мишкой-коалой быть определенно лучше.

– Ну, девочка, – кто-то ткнул ее в плечо так сильно, что она свалилась со своего эвкалипта. – Твое здоровье! Что-то мне подсказывает, что ты выиграешь.

Габрыся вылезла из высокой австралийской травы, приняла из рук незнакомого пингвина бокал шампанского и залпом выпила, про себя слегка недоумевая, откуда в Австралии мог взяться пингвин. А потом ее совсем качнуло…

Телефон звонил не переставая.

Друзья и знакомые Габрыси все сочли своим долгом высказать свое мнение о ее безответственном поступке. Не все. Вообще-то возмущались ее поступком меньше половины звонивших. А вторая половина сыпала словами восхищения и восторга и удивлялась, как она отважилась на такое. Радовались и поражались, что она не только втайне от всех подала заявку в это шоу, но и что осмелилась выйти в этом кошмарном виде на сцену! И это на глазах миллионов зрителей! Более уродливой она быть не могла…

– Ты выиграешь, вот увидишь! – верещали полные хороших намерений ее поддержать голоса в трубке, и Габриэла зажмуривалась и стискивала зубы от безнадежного ужаса.

Ну вот, сделала из себя посмешище на всю Польшу.

Тете Стефании она все выплакала еще тогда, в вечер шоу, хотя, будучи на этот раз в стельку пьяным мишкой-коалой, должна была бы упасть без чувств в кровать и уснуть мертвецким сном. Но она чувствовала себя такой виноватой…

– Они забрали у меня то симпатичное голубое платье, что ты мне купила, – плакала она, – стерли макияж, волосы скрутили в этот пучок, от которого у меня глаза из орбит повылезали, очки запотели так, что я толком и не понимала, где я нахожусь. А потом еще сказали мне надеть этот гадкий ботинок, в котором я выгляжу как колченогая калека! И выпихнули на сцену.

Девушка совсем расклеилась.

– Габуся, – тетя обняла свою воспитанницу изо всех сил, – но, может быть, все это не такая уж плохая идея? Может быть, они и правда сделают из тебя…

Она умолкла на полуслове, смущенная тем, что хотела сказать. Но ведь она прекрасно знала всегда, что ее любимица, ее дочка страдает в шкуре уродца. Что она хотела бы бегать, как все, прыгать, как все, ну или хотя бы передвигаться без костылей.

– Я тебе скажу – на моих подруг ты произвела неизгладимое впечатление, – продолжила Стефания. – И мы будем тебя проталкивать изо всех сил. Тысячи смсок пошлем, когда будет голосование. Вот что.

– Правда? – Габриэла подняла на тетю глаза, полные слез.

«Ты такая красавица», – хотела сказать тетя, глядя в ее золотые глаза, но ответила только очень решительно:

– Правда, Габрыся. Это подарок судьбы. Для нас всех.

Габрыся почувствовала, как огромный тяжелый камень скатывается с ее души. Тетя не сердится на нее ни за то, что скрыла от нее все это, ни за голубое платье. А если Стефания на нее не сердится – можно жить дальше.

Вот если бы еще Павел позвонил…

– Нужно его найти! – горячилась Габриэла, идя по улицам Варшавы.

Вообще-то ей сейчас положено было быть в зоопарке, вычесывать страуса или кормить страдающего зубной болью тюленя рыбой, нафаршированной антибиотиками, но она решила прогулять.

Кто ищет пропавших? Детектив. Значит, ей надо сначала найти хорошего детектива.

Она зашла в интернет-кафе, залезла в Интернет – и через минуту у нее уже было несколько адресов. Один из них прямо вот совсем рядом, буквально в паре минут ходьбы, и поэтому через пять минут Габриэла уже деловито карабкалась на четвертый этаж семиэтажного дома.

Детектив Малейчук выглядел совершенно обычно. Жилистый, лысеющий мужчина в очках в роговой оправе на горбатом носу, указательный палец желтый от табака. И поразительная розовая рубашка, расстегнутая на шее. И еще толстая чешская золотая цепочка. Он моментально смешался бы с любой толпой, и Габриэла вряд ли узнала бы его при следующей встрече.

Нельзя сказать, что поразило Габриэлу больше: его вид в целом или эта рубашка, но факт в том, что, вместо того чтобы притвориться, что ошиблась, и на голубом глазу сказать что-нибудь типа «Ой, простите, я дверью ошиблась – мне на самом деле к бабушке, она этажом выше живет!» – она встала как вкопанная на пороге прокуренного помещения, вытаращив глаза на детектива.