Ядерный принц - [6]

Как его тогда к стене Манежа

Вечер смерти наспех пригвоздил.

( Борис Пастернак)

Сан Саныч был почтительным сыном и довольно часто навещал родителей, однако этот его приезд в Зону сопровождался такими странными и непонятными событиями, что Драгомирову порой казалось, что все это происходит не с ним, а с кем-то другим. Таинственное видение возникло в первую же ночь.

Сонная тишина стояла вокруг, когда Сан Саныч проснулся внезапно, словно от толчка. Последние дни Сан Саныч стал регулярно просыпаться в это бестолковое время. Наверное, этот передутренний час Всевышний выделил ему для покаяния. Однако Сан Саныч не торопился каяться и лишь охульно корил судьбу в черствости и жестокости. Настенные часы хрипло прокуковали три раза, и кукушка со стуком захлопнула за собой дверцу. Сан Саныч встал, стараясь не шуметь, открыл окно. Мучительно хотелось курить. Драгомиров сел на подоконник, закурил. Тоненькой струйкой дым потянулся к звездам.

Неземная тоска нахлынула на Сан Саныча. Очередной раз он ощутил себя нелепым одиноким путником, бродящим по Земле в поисках смысла бытия и не находящим оного. Долгое время Сан Саныч жил как все, не задумываясь: учился, женился, работал. Но жизнь стала меняться, и тысячу раз правы мудрые древние китайцы, полагая самым страшным проклятием пожелание жить в эпоху перемен. Долгожданный ветер перемен всей мощью своей обрушился на Россию, крушащим ураганом прошелся по людям. Наступило Межвременье, которое погребло Сан Саныча под обломками рухнувших надежд и рассыпавшихся миражей... Он успел получить блестящее, котирующееся во всем мире, образование и стать уникальным специалистом, но у разоренной России не стало средств на поддержание науки. Когда на стол Президенту легла бумага за подписями тридцати академиков, что науку в России надо спасать, что столь мизерные выделяемые науке деньги ввергают ученых в нищету, президент вернул ее подателям со словами: "Я этого не видел..."... Если раньше, при социализме, жилье раздавалось администрацией города в порядке очередности, то Межвременье поставило точки над "i" и в квартирном вопросе. Перестройка началась слишком рано, Сан Санычу для получения квартиры не хватило всего лишь одного года, а теперь он уже твердо знал, что не получит квартиры никогда. Бесплатная приватизация жилья довершила состояние абсурда в жилищном вопросе. В результате нее одни получили в собственность квартиры стоимостью в сотни тысяч долларов, а другие - жалкие комнатки в коммуналках. При этом и у тех и у других ежемесячная квартирная плата оказалась практически одинаковой.

Окончательно жизнь потеряла для Драгомирова смысл минувшей зимой в канун седьмого года перестройки, когда распалась семья и сын Сан Саныча стал называть папой другого человека. Драгомиров ожидал, что этот другой окажется бритоголовым бугаем в малиновом пиджаке с золотой цепью на шее, разъезжающим на белом "мерседесе". Но он ошибся. Этот другой зарабатывал немного, был щупленький, маленький и плюгавенький, гордился своей стопятидесятилетней родословной от императорских форейторов и, что самое важное, был владельцем неплохой квартирки в центре города. Сан Саныч пытался осмыслить ситуацию, понять как же все это так случилось, как произошло, но все его размышления упирались в шекспировское: "Зову я смерть. Мне видеть невтерпеж достоинство, что просит подаянья, над простотой глумящуюся ложь, ничтожество в роскошном одеянье..." Ту самую злополучную зиму Сан Саныч не собирался пережить, но судьба распорядилась иначе.

К Рождеству вьюга выбелила Город, и восхищенные деревья тянули белые пальцы в ажурных перчатках к дрожащему серпу Луны. Пепельный зыбкий лунный свет, искрясь, невесомым серебряным дождем стекал на подвенечное убранство земли, на звонкие ледяные оковы рек и плывущие айсберги домов. Светлый праздник бродил по Городу, подмигивая вечерами из окон разноцветьем елочных огней, дразнил ожиданием нового доброго и радостного.

Долгие, неимоверно долгие студеные ночи господствовали над полуночной страной, кружили черной тенью, закрывая мглой небесный свод, скрывая низкое холодное солнце. Жизнь пробуждалась задолго до рассвета огоньками, загоравшимися в одиноких квадратиках окон, обиженным скрежетом первых трамваев, потревоженных в самый сладкий предутренний час рождественских грез. Иномарки вереницами возвращались в спальные районы, а в глубинах кварталов начиналась странная, шуршащая возня. В предрассветной мгле темные пугающие силуэты с ободранными сумками склонялись над мусорными контейнерами, обтрепанные бесформенные фигуры утренним обходом прочесывали площадки и прощупывали мрачные углы. Размытая тень, почти сливаясь со стеной, застыла над подвальным окошком - известным притоном одичавших, но вполне, говорят, съедобных котов. Город, как впрочем и вся страна, впал в грех и нищету. Москва хорошела, не жалея средств строила "обжорные ряды", возрождала храм Христа-Спасителя и расширяла зоопарк, надеясь пиром во время чумы и именем Христа обеспечить безмятежное существование редкостных животных, а заодно и правительства. А страна... В ней по очереди бастовали шахтеры, учителя, служащие, транспортники... Астрономические суммы их зарплат миражами таяли, растворяясь в загадочной сиреневой дали на бескрайних просторах России, не достигая места назначения. Задержка денег в ряде мест перевалила за полугодие, и счастливые, дожившие до зарплаты люди покупали к Рождеству "ножки Буша" (так прозвали в народе американские куриные окорочка) на деньги, заработанные в июне. "И как вы еще живете? И на что живете? И при этом еще и на работу ходите?" И полное недоумение в глазах иностранцев. И в ответ устало - извиняющееся: "Это Россия".