Яд для Наполеона - [27]

Внутри хибарка выглядела весьма живописно. Первым делом в глаза бросался стоявший посередине грубый деревенский стол, на нем — наполовину опорожненная бутыль и объемистый кисет с жевательным табаком. Вдоль стен — две деревянные скамьи, в торцах — стулья с плетеными сиденьями из камыша. Точно над столом на цепи с потолка свисал, слегка покачиваясь, светильник. Пол глинобитный, стены без окон, сколочены из старых досок, причем так небрежно, что сквозь незаделанные щели тут и там пробивались, завиваясь белыми кольцами, ватные клочья тумана. Три стены сплошь были увешаны разнообразной конской амуницией: седлами, поводьями, стременами, постромками, удилами и шпорами. По четвертой шла деревянная, неотесанная полка, на которой без всякого порядка размещались крючки, катушки с лесой, прочие рыболовные снасти, а также ножи разного размера, молотки и кувалды, пакля и деготь для конопачения речных посудин, мотки веревок и бухты канатов всевозможной толщины. Здесь же висели на гвоздях накидки и жилеты из непромокаемой парусины, три или четыре зюйдвестки, под ними стояли несколько пар пропитанных жиром кожаных сапог и деревянных башмаков. В углу слева от входа виднелся заваленный хламом сундук, рядом с ним стояли несколько весел.

Вдруг что-то с шумом пронеслось в воздухе над их головами и скрылось под потолком. Франсуа едва сдержал крик. Вновь воцарилась мертвая тишина, которую оживляло лишь призрачное колыхание двух удлиненных теней на противоположной стене. Виконт, который почувствовал наконец неладное, беспокойно озираясь и с бегающими глазами, спросил:

— Зачем мы здесь, любезный друг?

Жиль действовал молниеносно и без колебаний — схватил с полки один из кожей, приблизился сзади к виконту и с беспощадным спокойствием, одним коротким сильным ударом перерезал ему горло, отвернувшись при этом, чтобы не забрызгать себе лицо.

Виконт как подкошенный упал на колени, качнулся вперед и растянулся ничком с неестественно вывернутой головой. Все произошло в мгновение ока. Кровь фонтанировала из раны, растекалась темной лужей по земляному полу. Жиль бесстрастно наблюдал, как трепыхалось поверженное тело, как продолжали двигаться оставшиеся открытыми, но уже невидящие глаза виконта. Наконец все было кончено.

Жиль вышел наружу, извлек из седельной сумки узелок, вернулся обратно и снова запер дверь на засов. Скинул с себя плащ и сюртук, засучил по локоть рукава сорочки, развязал принесенный с улицы узелок и, внимательно осматривая, начал раскладывать на полу, на разумном расстоянии от натекшей лужи, его содержимое: изорванные в клочья тряпки, некогда бывшие одеждой, и пару сношенных, вдрызг разбитых башмаков. Затем достал бритву и, склонившись, стал «колдовать» над мертвым виконтом.

Сбрил бакенбарды, снял с бездыханного тела одежду, кожный покров в нескольких местах испачкал землей, шею, ниже уха без половины мочки, измазал дегтем, особое внимание уделил ногтям на пальцах рук. Потом обрядил покойника в нищенские лохмотья, а пропитанные кровью вещи виконта увязал вместе с камнем, чтобы утопить в Сене. Предварительно Жиль, разумеется, обследовал карманы и, обтерев от крови, оставил себе ключ от подземной галереи.

На все это времени понадобилось даже меньше, чем он предполагал. С момента приезда сюда прошло не больше часа.

Той ночью Жиль впервые воспользовался ключом от тайного хода и спать лег в особняке. Уже как виконт де Меневаль.

На следующий день поутру челядь в доме на Сент-Оноре ожидал сюрприз. На раздаточном столе на кухне лежали конверты, число которых соответствовало числу работавших здесь слуг. В этих письмах хозяин благодарил адресата за исправную службу, извещал, что более в услугах не нуждается, и просил покинуть дом. Кроме того, во всех конвертах находились рекомендательные письма и щедрое выходное пособие.

Около десяти, когда виконт имел обыкновение просыпаться, Жиль встал, привел в порядок волосы, причесав их так, как это делал виконт, и принялся продумывать свой гардероб. Он рассчитывал, что за утро слуги удалятся из особняка. Могло быть одно исключение, и это должно было выясниться уже в половине одиннадцатого. Точно в указанное время, через пять минут после того, как Жиль выбрал себе одежду, раздался негромкий стук, и Клод, верный слуга Меневалей, робко спросил из-за двери позволения войти.

Жиль ответил, стараясь, чтобы его голос был максимально похож на голос виконта, и, перекинув через руку одежду, удалился за ширму.

Лицо старого Клода выглядело бледным, а глаза — более водянистыми, чем обычно. С опаской войдя в опочивальню, он прерывающимся голосом произнес:

— Мсье, вы… вас больше не удовлетворяют мои услуги? — задав вопрос, он устремил взгляд на ширму, за которой одевался Жиль.

— А, это ты, Клод, мой добрый друг, — молвил Жиль, искусно подражая интонации и манере виконта. — Я ждал тебя.

— Прошу прощения, мсье, но я… Мне все это странно…

— Ах, Клод, ты мне как родной. Но я не хочу долго прощаться, это разрывает мне сердце. Времена меняются. Я должен научиться смотреть в завтра, жить по-настоящему. Сегодня вечно ускользает от меня, я живу прошлым. И ты, Клод, к великому огорчению, ассоциируешься у меня с прошлым. А теперь — полно, уходи. Я навсегда сохраню о тебе благодарную память.