Яблони на Марсе - [6]

— Может, на корабле? — неуверенно предложил Андрей. — Там хотя бы сухо.

Глеб покачал головой, но ничего не сказал. Женька покусала губу.

— Неохота… — протянула она. — А, Данька?

Данька чихнул, и на Женькином лице проступила тревога.

— Сыро здесь, — сказала она, поежившись. — Поможете перебраться?

* * *

Воздух на корабле был неподвижным и мертвым, с еле заметным душком застарелого пота, давно не мытого мужского тела. Слишком много металла, пластика, галогенового света, белых, не потускневших за десятилетия поверхностей. Шаги порождали дребезжащее эхо. Вик вдруг сообразил, что попал на корабль первый раз с тех пор, как приехал, — ну и сквоттер! Любопытство шевельнулось и притихло, подавленное ощущением неуместности. Что ж, теперь он хотя бы понимал, почему все так и сидят по палаткам, даже не пытаясь устроиться внутри. Навстречу из белых недр корабля вынырнул хмурый, почти рассерженный Глеб. «В капитанскую, сюда», — негромко распорядился он.

За спиной заворочался и тихо захныкал Данька. Вик толкнул дверь — она легко подалась, и тут же автоматически зажегся свет. В капитанской каюте все тоже было белым, как в больничной палате, блестящим, неживым, и странным, почти пугающим казался запах пота, который чувствовался здесь сильнее. Но в углу крепилась койка, и на ней лежал тонкий продавленный матрас. Вик бросил на него спальник, стараясь не думать о том, что именно здесь, скорее всего, умер капитан.

— Н-да, — сказала Женька, оглядевшись. — Ну ладно, одну ночь вытерплю.

* * *

Через полчаса все-таки удалось загнать Глеба в угол. Слухи о большом заказе не давали Вику покоя: он знал, что, несмотря на уговоры, Глеб избегал связываться с крупными конторами, и такая смена принципов почему-то тревожила. Да и любопытно было: что ж за заказ такой, что Глеб не устоял…

— Ладно, — сдался наконец Большой. — Как бы тебе объяснить… В общем, пришел ко мне один хрыч и заявил, что ничего не было. Не пялься, Первой Марсианской не было. Запись — полная лажа.

— Мало ли кто чего говорит, — пожал Вик плечами. — Тоже мне новость. Ты сам сколько на форумах бился. Возьми Чарли — он вообще был уверен, что приедет, снимет декорацию и свалит!

— Так хрыч сильно не простой. Такой… с погонами. В общем, трудно было не поверить.

Вик схватился за голову. То-то Глеб все вопли о подделке игнорирует, отмалчивается, — а раньше рубашку на груди рвал. Его, наверное, давно зацепило — неувязки, не заметные нормальному глазу, Глеб видел насквозь. То ли кинестетика слишком хорошая — тридцать лет назад таких цифровщиков не было даже у военных. То ли показался подозрительным запах воздуха в скафандре. Черт разберет Глеба, как он это делает и как понимает…

— Подожди, — сообразил наконец Вик. — А от тебя этот, с погонами, чего хотел? Зачем ему тебе рассказывать?

Глеб тяжело вздохнул.

— Они собираются раскрутить запись заново… только вот за двадцать лет в чувствилках стали разбираться лучше и лажу могут просечь. Так не мог бы я ее подредактировать…

— И ты согласился? — обалдел Вик. — Ты поэтому здесь торчишь?! Вдохновляешься, мать твою?!

— Остынь…

— Я полжизни мечтал о второй, — проговорил Вик. — Я полжизни мечтал о второй, как идиот, а ты собираешься делать идиотами других…

— А что я должен был делать?! — заорал Глеб. — Если все узнают, что первая — фальшивка, второй уже точно не будет, придурок! Визжать на всю сеть, что Первая Марсианская — сплошной фейк? Ты бы так сделал, да?

— Это было бы честно, — тихо ответил Вик. В голове у него царил сплошной сумбур. Что у него в жизни было настоящего? Мама, собака и бледная, полная лакун копия знаменитой записи… Да дурацкое странник-сквоттерство, в которое он, бездарь, влез вслед за Глебом. Мама давно умерла. Собаку еще раньше поймали и съели бомжи. А запись — осталась… и Глеб — вот он, стоит, намотав патлы на кулак, и смотрит куда-то в сторону.

Между горизонтом и свинцовыми тучами очистилась полоска неба, и оттуда били красные закатные лучи. Глеб молчал, щурился на солнце.

— Понимаешь, какое дело, — наконец проговорил он. — Тут такое дело…

— Да какое дело? — Вику хотелось плакать. — Вранье сплошное… Я портрет капитана на стене держал… идиот…

— Понимаешь… — замялся Глеб. — Запись, конечно, лажа. Только не вся.

* * *

Устроившись в капитанской каюте, Женька собралась было послушать музыку, но передумала: надевать наушники почему-то показалось опасным. Ей было не по себе в пустом корабле. Женька чувствовала себя одинокой и несчастной; все чудились какие-то шорохи, постукивания, будто заброшенный корабль жил своей тайной жизнью. И Данька тоже беспокоился, капризничал, то и дело принимался реветь. Женька начинала бояться, что он заболевает. Уложив сына на койку, она включила в каюте весь свет, плотно прикрыла дверь и легла, надеясь подремать.

Кто-то шел по коридору. Кто-то ужасный шаркал, охал и сопел, звуки прорывались сквозь дрему, складывались в картинки — огромный леший подкрадывался к парализованной сном Женьке. Испуганно захныкал Данька, и это наконец вывело ее из муторного оцепенения. «Эй, кто здесь?» — окликнула Женька. Никто не отозвался, но звук шагов затих, будто кто-то прятался на корабле. И этот запах… нет, уже вонь. Женька встала, взяла Даньку на руки и отошла в глубь каюты, напряженно прислушиваясь и жалея, что дверь нельзя запереть.