Яблони на Марсе - [12]

Теперь следовало присмотреться к еще одной потенциальной проблеме — к своему второму пилоту.

Старостин постучал в дверь и вошел в кабину. Штатный пилот фирмы дремал. Джереми Стоун сидел в кресле командира и управлял самолетом вручную, несмотря на то что на крейсерском режиме мог вполне перепоручить это право автопилоту. Старостину бросилась в глаза его молодость. Парню было от силы лет двадцать пять.

— Сэр, присаживайтесь, сэр, — заметил его появление Джереми.

Старостин откинул кресло инспектора и присел.

— Польщен! — бросил через плечо парень. — Лететь вторым пилотом с живой легендой отряда испытателей! Знаете, когда я был мальчишкой, то следил за вашими тестами. Так что выбором призвания во многом обязан вам.

Сказал он это без всякой лести, и Старостин отметил, что парень полон энтузиазма, как и он сам когда-то. Молодой и впервые допущен до серьезного дела. Возбужден не на шутку.

— Вы ведь, по сути, спасли этот проект, сэр, — продолжал Стоун. — Прошли за один полет всю программу и поставили комиссию перед свершившимся фактом.

— Мне тогда здорово досталось за самодеятельность, — горько улыбнулся Петр.

— Так и надо поступать, сэр! — заверил пилот. — Только так! Вы поднялись на сто пятьдесят тысяч футов вместо пятидесяти. И выиграли.

— Зато в космос полетели другие. Томсон отстранил меня от программы перед самым финалом. Я прошел подготовку, сдал экзамен и был лучшим в группе кандидатов. А меня выкинули. Как нагадившего щенка.

— Но потом-то вас вернули, сэр.

— На фирму, да, но не в космос. Я мечтал о космосе, а стал перегонщиком. Это вроде человека у богатого отеля, который паркует чужие «Роллс-ройсы», в то время как по ковровой дорожке шагают другие. Это, знаете ли, несколько унижает самолюбие.

— Каждому свое, видать. Я вот вполне доволен именно этой работой.

— И что, не хотелось бы рвануть выше? — с некоторой долей иронии спросил Петр. — Выйти за атмосферу, взглянуть на Землю со стороны?

— В космосе плавают, а не летают, сэр. А я люблю летать. Чувствовать сопротивление атмосферы, ее напор, управлять кораблем, а не плыть по рассчитанной на компьютерах траектории. Аэродинамика — это стихия! Борьба! А от баллистики веет каким-то фатализмом, согласитесь, сэр. Там ты пассажир, в лучшем случае инженер, но не пилот.

— С вами все ясно, — вздохнул Старостин. — Вы бы отдохнули, Стоун, завтра нас ждет трудный день.

— Успею, сэр. Вздремну, пока техники будут возиться с кораблем.

— В нашем деле за подготовкой лучше следить лично. И дело тут не в доверии. Привыкайте. В общем, считайте это моим первым приказом.

Он и сам решил немного поспать. День обещал быть гораздо сложнее, чем мог подозревать о том второй пилот.

* * *

Орбитер стоял на отшибе, в окружении прибывших накануне сотрудников филиппинского центра. Здание местного аэровокзала было полно зевак. Сюда, кажется, собрался весь остров заодно с немногочисленными туристами. Люди прилипли к стеклам и наблюдали за космической диковинкой. Кто-то из туземцев пытался подобраться ближе, благо никакого ограждения вокруг аэропорта устроено не было. Полицейские — такие же туземцы, но при дубинках — отгоняли сородичей.

Корабль напоминал ложку с двумя разваленными килями вместо ручки и короткими крылышками, на концах которых крепились похожие на веретено прямоточные двигатели. Их длинные конусы покрывали мелкие дырочки, как на мельчайшей терке. Именно эти дырочки питали картриджи воздухом на разнообразных режимах полета, а заодно не давали сорваться потоку.

Газоразделительные мембраны были одной из ключевых технологий, что позволили создать орбитер. Они отбирали из воздуха кислород, одновременно затормаживая и сжимая его, в то время как азот уходил в центральный канал и выбрасывался в атмосферу почти без издержек. Тем самым система охлаждения и двигатель были избавлены от необходимости прогонять через себя балласт.

Именно мембраны стали в свое время тем узким местом, из-за которых проект едва не закрыли. Чрезвычайно дорогие и очень капризные, они быстро перегревались, плавились и никак не набирали нужный ресурс. Бюрократы не желали давать добро на высотный полет, пока не получат от технарей гарантий. И тогда Старостин рванул в стратосферу без санкции и доказал, что мембраны способны выдержать гиперзвуковой поток. Мало того, благодаря полету был обнаружен эффект частичного восстановления картриджей в спокойном разреженном воздухе. А это давало необходимый резерв и фактически открыло дорогу проекту.

Затягивать время не пришлось. Техники и так едва уложились в добавочный срок. Так что Старостин начал нервничать, как бы теперь не опоздать.

Успели. Начальник технической группы протянул регламентный лист и, получив подпись, дал отмашку бригаде. Старостин набрал в легкие морской воздух, ароматы тропических растений, пожалев, что не может вот так же вдохнуть запахи осеннего леса, грибов, чтобы освежить их в памяти и запомнить уже навсегда.

Он поднялся в кабину, улыбнулся портрету Лисянского, достал из кармана талисман — пластмассового дракончика — и прицепил над приборной панелью. Газеты писали, что Старостин, как и любой русский космопилот, соткан из предрассудков. На самом деле из того, что журналисты отнесли к предрассудкам, добрая половина давно уже стала просто традицией. Помочиться на колесо — традиция, как и дракончик-талисман, а вот называть последний полет крайним — пожалуй, что предрассудок. Наверное, самый неискоренимый из всех. Дошло до того, что крайними называли действительно последние полеты. Просто на всякий случай. Вот и теперь Старостин, страстно желая, чтобы нынешний полет стал последним, про себя все равно называл его крайним.