Я - злой и сильный - [18]

- Не, мне точно - домой. В этой юбке нельзя на работу.

- А где ты работаешь? – спросил Кэп.

- Смеяться будешь: в школе!

От чая Поля отказалась. На прощание наклонилась и поцеловала Кэпа в губы:

- Ты – красавчик! – и хлопнула дверью.

Кэп сообразил, что телефонами они не обменялись. Но догонять ее не стал.

* * *

Башка болела, словно он пил неделю.

Думать о вчерашнем было тошно, не думать - просто не было сил. Он попытался наводить порядок: сменил постельное белье, стал убираться на кухне, потом всё бросил. Метался по квартире и не мог решить, что делать. Звонить Артёму? Искать? Извиняться? К чёрту послать? Ведь он, Кэп, не гей! Не гей! Он бабу трахал ночью! Но без Рыжего дальше жить было нельзя. Это было ясно. И с этим надо было смириться…

Он нашел в интернете телефон поликлиники.

- Горобченко сегодня принимает с трех до семи, завтра – с восьми до двенадцати! – ответили в регистратуре.

Кэп решил: до половины восьмого – ждать дома. Потом – звонить, искать, писать Мадьяру в «Амбразуру», встречать завтра в восемь утра у больницы… В семь вечера он считал минуты: вот Артем выходит из поликлиники, вот идет на остановку. Сколько ждать автобуса? Три минуты? Пять? Двенадцать? В семь-двадцать он маячил между балконом и дверным глазком. В половине восьмого стал одеваться, чтоб ехать на улицу. И тут раздался звонок! Кэпа бросило в пот. Он прикусил кулак зубами и решил досчитать до шестидесяти прежде, чем открывать. «Один, два, три, …восемь,… двадцать девять, двадцать десять, сорок один… К чёрту!» Он распахнул дверь. Да, это был Рыжий. Стоял и испуганно хлопал глазами. Кэпу подумалось: шагни он сейчас к лифту и, Кэп, наверно, на коленях бы пополз за ним! Но Рыжий, опустив глаза, как против воли, как на плаху, сделал шаг к двери. Кэп откатился, впуская его в квартиру, и сказал сдержанно:

- Дверь закрой. На два оборота.

Артём щелкнул замком.

- Дай сюда! – Кэп забрал у него ключ.

Артём спросил, не поднимая взгляда:

- Ты – один?

Кэп сначала не понял, о чем он, обернулся на свою квартиру: кто мог здесь оказаться? Сообразив, хмыкнул:

- Да. Она ушла.

Тогда Артём шагнул вперед, опустился на пол и зарылся лицом в Кэповы колени.

Его плечи дрожали. Он порывался что-то сказать, но не мог: вместо слов вырывались всхлипы. Только через пару минут он смог прошептать:

- Алёш, не прогоняй меня... Я – никогда… ни звука!...

Кэпа затопило сладкой болью. Он накрыл ладонью вихрастый затылок. Голос дрогнул нежностью:

- Господи, Рыжик, откуда ты свалился на мою голову!?

Тёмка плакал на его коленях. Его Тёмка. Глупый. Влюбленный. Родной.

- Вставай! – негромко и тепло сказал Кэп, но Рыжий лишь мотал головой, крепче вжимаясь лицом в промокшую от слез джинсу. Кэп добавил в голос строгости: - Встань, сказал. Накажу!

Тёма вскочил.

- Прости. …Я не буду!

Кэп покатил в комнату:

- Иди сюда, рёва, - перебрался со стула на кровать, обернулся к Рыжему: - Ну?

Рыжий, пряча взгляд, сел рядом. Кэп усмехнулся и ласковой решительной рукой сгрёб его за плечи:

- Да иди уже, балда!

Он навалился грудью на Тёмкино плечо, наклонился к зажмуренным ресницам, из-под которых текли слезы. Выждал долгую минуту, потом коснулся губами. Его самого словно током прошило. Тёмка тоже вздрогнул, попытался спрятаться от властных губ, отвернуться, но не к стене, а Кэпу в грудь. Зарылся лицом в отворот его рубашки и твердил:

- Не надо!... Нет!...

- Тебя - не спросили! – Кэп на секунду оторвался от поцелуев, взъерошил ему волосы, прижал к себе крепче: - Во сколько работа закончилась? В семь? Что так долго ехал?

- Боялся! – выдохнул Тёма.

- Что я – не один?

- Что - прогонишь!

Кэп засмеялся.

- Господи, глупый! Ну как я тебя прогоню? Куда, такого мелкого, такую рохлю?! Как ты без меня вообще, а?

- Никак! – эхом подтвердил Рыжий.

Кэп подпихнул ему под голову подушку и руку, придвинул удобней к себе.

- Тебе простить меня придется, Тём. За две вещи. Иначе – никак.

- Я – простил! – очень быстро ответил Артём.

- Даже не дослушаешь?

- Нет! – замотал головой Рыжий. – Всё на свете. Любое.

- Мелкий ты мой!

Кэпу хотелось лечь на Рыжего сверху. Закрыть собой от жестокого мира. Защитить от своих собственных жестоких слов. Но слова эти должны были быть сказаны.

- Простить две вещи, - снова заговорил он. – Первое: мне нужны будут бабы. Не раз и не два. Я – мужик. Я тебя хочу и их.

Тёма еле заметно кивнул.

- И второе, - продолжал Кэп: - Я никогда не признаюсь вслух про нас с тобой. Не смогу, понимаешь? Мне и так тяжело: я – без ног, без здоровья, без денег. Я без друзей не справлюсь. …Я – сволочь, да? – в голосе его звучала искренняя мУка.

- Не надо признаваться! – торопливо сказал Тёмка. – Нельзя. Я буду приходить осторожно. Хочешь даже – ночью?!

- Бедный мой Рыжик! – выдохнул Кэп. – За что тебе такое?

- Ты ничего не понял! - робкая улыбка озарила заплаканное лицо. – Мне – самое лучшее! Я люблю тебя. Больше жизни. Так – бывает.

Улыбнулся и Кэп. Медленно, словно неуверенно. Он водил кончиками пальцев по мокрым ресницам, вытирал уже редко выкатывающиеся из-под них большие капли.

- Ты плачешь как девочка.

- Вчерашняя тоже ревела? – спросил Рыжий.

- Со вчерашней я трахался. Показать – как? – жарко шепнул Кэп.