Я — Златан - [8]

Однако пусто было еще и в другом смысле. Отец работал сторожем-смотрителем с самым неудобным графиком. Возвращаясь домой в своих рабочих штанах, карманы которых были набиты отвертками и прочими инструментами, он садился за телефон или перед телевизором, и не хотел, чтобы его беспокоили. Он погружался в свой мир. Часто он прослушивал в наушниках югославскую народную музыку. Он без ума от этой музыки и сам записал несколько кассет. В хорошем расположении духа отец может быть настоящим шоуменом. Вот только значительную часть времени он проводил в своем мире, а когда мне звонили приятели, шипел:

«Не звоните сюда больше!»

Я не мог пригласить в гости друзей, а если они спрашивали, то меня никогда не оказывалось дома. Общение по телефону мне было безразлично, но, как оказалось, и дома не с кем было поговорить. Да, конечно, если вдруг случалось что-то серьезное, отец всегда был готов прийти мне на помощь, пронестись через весь город и в свойственной ему задиристой манере попытаться навести порядок.

Его манера поведения (в духе: «Да кто ты такой, черт возьми!») заставляла людей отступать. Но при этом его абсолютно не заботили мои повседневные дела: школа, футбол и отношения с друзьями. Так что мне оставалось только разговаривать с самим собой или идти на улицу. Первое время вместе с нами жил мой сводный брат Сапко и я общался с ним. Должно быть, ему тогда было семнадцать. Однако содержание наших с ним бесед у меня почти не отложилось в памяти, а вскоре отец и вовсе выставил его вон. Между ними случались ужасные стычки. Жаль, конечно, но мы остались с отцом одни. И были одиноки. Так сказать, каждый по своим углам. Странное дело, но к нему никто и никогда не заходил в гости. Он сидел наедине с собой и выпивал. В одиночку. Но, хуже того, в доме часто не было еды.

Большую часть времени я проводил на улице, играя в футбол или катаясь на угнанных велосипедах, и часто возвращался домой голодный, как волк. Открывая холодильник, я только и думал: «Ну, хоть бы здесь было что-нибудь вкусное». Но нет, увы — обычный набор: молоко, масло, немного хлеба, а если повезет, сок (мультивитаминный, в 4-литровом пакете, купленный в арабском магазине, где дешевле всего), ну и неизменное пиво — «Приппс Бло» и «Карлсберг», в упаковках по шесть банок. Бывало, что в холодильнике не было ничего, кроме пива, и мой желудок напоминал о себе. Эту пронзительную резь в животе я не забуду никогда. Можете спросить мою Хелену — я неизменно прошу, чтобы холодильник был полон! И так будет всегда. Однажды мой сын Винсент захныкал, когда не получил свою любимую пасту, хотя она уже готовилась на плите. Малыш визжал по той простой причине, что ему не поднесли ее достаточно быстро, и я вынужден был даже прикрикнуть на него: «Если бы ты только знал, насколько хороша твоя жизнь!».

Я же мог обшарить все углы в квартире в поисках какой-нибудь завалявшейся макаронины или фрикадельки. Я мог набить желудок одними тостами или зараз поглотить целый батон. Или отправиться обедать к матери, где меня не всегда принимали с распростертыми объятьями. Скорее наоборот: «Черт, ну вот еще и Златан явился! Его что, Шефик не кормит?». А порой мать вопила: «Мы что, купаемся в деньгах? Ты хочешь все здесь съесть, чтобы мы сами побирались на улице?». Несмотря на это, мы помогали друг другу, а в отцовской квартире я развязал небольшую войну с пивом. Я вылил несколько банок в раковину (не все, это было бы чересчур, но несколько).

Он так ничего и не заметил. Пиво было повсюду — на столе, на полках, и я часто собирал пустые банки в большой пластиковый пакет для мусора и шел их сдавать. За банку можно было выручить 50 эре. Иногда набиралось на 50 или даже 100 крон (т. е. 100 или 200 банок — прим. пер.). Банок было много, и я оставался доволен полученной наличностью. При этом ситуация дома не улучшалась, и, как и все дети в схожих условиях, я научился улавливать настроение отца. Я точно знал, когда можно с ним разговаривать. На следующий день после попойки было самое оно. Через день — уже сложнее. В отдельных случаях он мог зажечься, как фитиль. В другой раз он мог быть невероятно щедрым. Например, просто так — взять, да и отдать мне пятьсот крон. В те времена я собирал карточки с футболистами. Покупаешь жвачку — получаешь три карточки в маленьком пакетике. «Ну, кто же достанется мне на этот раз?», — гадал я. Может, Марадона? И часто бывал разочарован, особенно когда мне перепадали одни только шведские игроки, о которых я и слыхом не слыхивал. Но однажды отец йринес мне целую коробку с карточками. Это был шок! Я вскрываю пакетики, а там — самые яркие бразильские звезды. А еще время от времени мы с отцом вместе смотрели футбол по телевизору и обсуждали происходящее. Это было здорово.

Но в другие дни он бывал пьян. В моей памяти запечатлелись отдельные ужасные сцены той поры, и, становясь старше, я начал противостоять ему. Я не хотел поступать, как Сапко, и доводить до столкновений. Я говорил ему: «Ты слишком много пьешь, отец», и между нами происходили какие-то жуткие (и порой бессмысленные, если сказать по правде) ссоры. Но мне хотелось доказать, что я могу говорить от своего имени, тем более что дома у нас царил ужасающий беспорядок.