Я забыла все на свете - [92]

– Напомни ему, что его ждут к обеду. Он не показывается уже два дня.

Жоло кивает. Мы покидаем Гхар.

Снаружи видим огромного белого быка размером с бизона, мирно уткнувшегося мордой в кормушку. Ясное дело, перед нами оори Ави. Рогатая громадина окидывает нас добродушным взглядом, мотает головой, издает трубное мычание и возвращается к еде. Знакомство состоялось.

«Нет, ты видела?! Вот это чудище! – шипит Сия, спустившаяся с верхушки дома-дерева. – Он меня даже не испугался. Обнюхал как ни в чем не бывало, и все».

Пантера следует за нами на расстоянии нескольких метров, Карасу, шурша перьями, взмывает в воздух.

Мы углубляемся в лес.

– Он живет с Ави и Исаной? – спрашиваю я.

Я не смею произнести «Бап», это слово кажется мне странным.

– Он приходит к нам поесть, ходит с нами на реку совершать омовения. А потом он и его оори возвращаются ночевать в лес. Бывает, он перестает чувствовать бег времени, так вышло и сегодня. Тогда кто-нибудь из нас отправляется за ним.

– Он… сошел с ума?

Мне заранее жалко отца-страдальца, я боюсь представить его в плачевном состоянии.

– Я бы так не сказал. Скорее он предпочитает жить по-своему. Некоторое время он готов выдерживать присутствие других, но жить среди нас ему не под силу. Его утомляет общение, изматывают разговоры. Он любит одиночество.

Я умолкаю. Лес вокруг нас становится гуще. Деревня из домов-деревьев давно канула в чаще. Птицы тоже смолкли, только слышится время от времени голос кукушки. Я улавливаю другие звуки, но понимаю, что как горожанка не умею их истолковывать.

Как только я открываю рот, чтобы спросить, когда мы придем, к нам кидается тень.

Огромная, лохматая, когтистая.

– Баалу! – восклицает Жоло, когда громадный медведь валится перед нами на траву и задирает лапы, как домашний кот.

Не знаю, как быть. Сия, спешащая к нам, смущена не меньше меня.

«Я не почуяла, как он подкрадывается. Ветер дул в противоположную сторону», – звучит у меня в голове извиняющийся голос оори.

Потом мы с ней слышим голос Жоло.

Вернее, его веселый смех.

Медведь вылизывает ему лицо, стискивает его своими когтистыми лапищами, валит на себя. Теперь мой брат восседает на шерстистом брюхе огромного медведя-альбиноса. Жоло, похоже, не видит в этом ничего особенного, я же тщетно пытаюсь унять участившееся сердцебиение.

– Что это?! – кричу я, кое-как восстановив дыхание.

– Это Баалу! – отвечает брат, как будто имя чудища все ставит на свои места. – Поздоровайся!

– Ты видел, какие у него когтищи? Нет, благодарю!

Жоло съезжает по медвежьему брюху, подходит ко мне, берет за руку и ведет к медведю. Я упираюсь.

– Камий, он наш близкий родственник, оори нашего Бапа.

Я выпучиваю глаза. Нельзя было раньше предупредить? Из-за этого зверя у меня сердечный приступ чуть не случился.

Жоло упорно тащит меня к медведю, и я больше не сопротивляюсь. Медведь садится, как огромная игрушка, но все равно громоздится вверх метра на два. Он спокойно меня разглядывает, но, судя по раздувающимся ноздрям, тщательно ко мне принюхивается.

– Малышкой тебя клали к Баалу на живот, чтобы успокоить.

Класть младенца на живот к медведю? Это шутка?

Но Жоло донельзя серьезен. Он прижимает мою ладонь к брюху Баалу.

– Видишь, Баалу, я обещал ее привести – и привел.

Медведь кивает, потом без предупреждения смачно облизывает мне щеку мокрым горячим языком. Я страшно смущена, в моем хихиканье есть доля отвращения. Шерсть у медведя теплая и мягкая, от него сильно пахнет мускусом, землей и растительным соком.

– Выходит, мы уже знакомы? – обращаюсь я к оори, стараясь скрыть свой испуг.

Медведь в ответ моргает и кладет лапищу мне на руку, кажущуюся крохотной.

– Ну, Баалу, веди нас к нему, – просит его мой брат.

Медведь встает на четыре лапы и трусит вперед, мы с Жоло торопимся за ним. В лесу сгущается ночь. На счастье, новые кошачьи способности дарят мне ночное зрение.

При виде дерева необычной формы я сбавляю шаг.

Что это?

Мне нельзя отставать от Жоло. Чем глубже в лес, тем более причудливыми становятся стволы деревьев. Одни согнуты, как от урагана. Ветви других похожи на человеческие руки. Есть деревья, смахивающие на зверей – кто на жирафов, кто на рогатых четвероногих. Лес похож на невиданный зверинец. Это волнует и захватывает, хочется бегать от дерева к дереву и разгадывать секреты этого музея под открытым небом.

Наконец, Баалу останавливается и прижимается спиной к дереву, похожему на танцовщицу, изогнувшую спину и вскинувшую к небу руки. Перед этим деревом стоит человек медвежьего телосложения.

Вот и он.

Человек-медведь не обращает на нас внимания. Его ладони крепко прижаты к коре танцующего дерева. Я догадываюсь, что происходит обмен волшебной силой. Человек медленно воздействует на дерево, отчего вверху отрастают веточки. Они на глазах покрываются нежной листвой, выглядящей как волосы на голове у танцовщицы. Живая скульптура настолько изящна, что слезы наворачиваются. Когда этакий здоровяк создает такую красоту, такое изящество, это потрясает. Творение готово, скульптор опускает руки и поворачивается к нам.

Я перестаю дышать.

Ничего не происходит. Мой новоявленный отец стоит неподвижно, глядя на меня. Не то что ничего не говорит, а даже не пытается что-то сказать. И я молча стою, наблюдаю за ним. На нем простые штаны, когда-то, наверное, были белыми. Торс покрыт белой шерстью так же густо, как у его оори, лицо тоже, но есть вдобавок борода, усы, шевелюра. Одним словом, на лице видны только глаза.