Я — ярость - [7]

— К ужину, наверное, тоже не успею. Ты же знаешь, как это бывает…

Ее улыбка — как лезвие бритвы.

— Да, я знаю.

— В общем, отдохни со своими подругами, закажи шампанское… повеселись, хорошо? Возьми, что захочешь.

Двери распахиваются, за ними — пустой ресторан, сверкающий и жаждущий встречать посетителей. Свежие цветы на каждом столе, солнечный свет струится через кристально чистые окна, за которыми виднеется безупречно-изумрудная зелень. Патрисия знает, что если смотреть в окно некоторое время, то обязательно увидишь мужчин, которые бок о бок с женами рассекают на гольф-карах, смеются, пьют пиво и игриво посмеиваются друг над другом. А еще парочки, которые счастливо расхаживают по дорожкам, выгуливая английских сеттеров, или катаются на синих велосипедах, выстроившихся в ряд перед входом в клуб. Фрэнк и Эмили Ламберт, держась за руки, проходят мимо нее в ресторан и смеются, садясь за лучший столик, — тот самый, за которым Патрисия рассчитывала сегодня пообедать.

— Хорошего тебе дня, милая, — скороговоркой произносит Рэндалл в трубке.

— И тебе. — Ее голос звучит механически, будто запись на повторе в тех ужасных плюшевых медведях, которых так любит ее младшая внучка. К этому прилагается непристойный ритуал набивания прямо посреди торгового центра, то есть вам придется смотреть, как какой-то подросток надевает пушистую тряпку задом на трубу и до отказа наполняет ее пухом.

Звонок обрывается, и еще несколько мгновений Патрисия держит телефон в руке, как будто муж еще может вернуться и вспомнить, что даже не извинился.

«Другие женщины любят своих мужей», — думает она. Как-то раз она любила мужчину, или думала, что любила, — и вот куда ее это привело. Залетела в восемнадцать, брошена им, изгнана из собственной семьи. Совершенно уничтожена. Каждый мужчина, который появлялся в ее жизни после, был лишь вынужденной необходимостью, ступенькой на лестнице, ведущей к безопасности, а затем, много позже, — к комфорту. Первый муж занимался строительными подрядами. Патрисия нашла его и протоптала дорожку к браку, когда Челси наконец съехала в восемнадцать лет. Он сделал ее респектабельной замужней дамой. Второй брак, с судьей, дал ей богатство и власть.

Может, когда он отдаст концы, трахаясь со своей секретаршей, Патрисия наконец-то сможет перестелить полы.

3.

Элла ждет снаружи корпуса «H», спрятавшись в тени, которая образовалась лишь в период между шестым и седьмым уроком. Рубашка на спине трется о кирпичную стену, цепляется, когда Элла опирается на нее всем телом, скрестив дрожащие руки на груди и изображая невозмутимость. Если ее поймают здесь в перерыве, то отстранят от занятий или по меньшей мере влепят выговор. А если отец узнает, что у нее есть парень, то просто ее убьет.

Совершенно точно убьет.

Дверь распахивается, и появляется Хейден — как всегда, в рубашке на пуговицах и в брюках цвета хаки, с растрепанными светлыми волосами, благодаря которым он ухитряется выглядеть одновременно президентом класса и заправским школьным шутом. Хейден ухмыляется. Раньше Элла думала, что это особая ухмылка, исключительно для нее, но теперь знает, что он всего лишь предвкушает момент, когда чей-нибудь язык окажется у него во рту.

— Привет, ангелочек, — говорит он.

— Привет, — отвечает она.

Он с глухим стуком скидывает на землю сумку с книгами, кладет руку на плечо Элле и вжимает ее в кирпичную стену. Она невольно вздрагивает и отворачивается — рефлекторно, и Хейден ощущает это. Другой рукой он обхватывает ее за подбородок, поворачивает к себе лицом, чтобы удобнее было целовать. Элла не сопротивляется, но… ей не очень-то нравится. Хейден целует ее совсем не так, как герои романов целуют девушек — мягко, тепло, сухо и нежно. Когда Элла читала такие сцены, у нее в животе трепетали бабочки, и бабочки летали там, когда Хейден поцеловал ее впервые. Но сейчас его поцелуи властные и требовательные, в них нет ни капли нежности.

Губы у Хейдена жесткие, щетина царапается, язык проникает глубоко в рот, а зубы задевают ее собственные. Дыхание приторно отдает черникой, и Элле хочется отстраниться: Хейден снова вейпил на пару с Тайлером, хотя обещал ей прекратить. К тому же если об этом узнает его отец, то его ждет взбучка. Хейден тычет ей в рот языком туда-сюда с натиском профессионального дантиста. Элла приоткрывает глаза — совсем чуть-чуть — и видит, как он хмурится. Хейден отстраняется.

— Что случилось, Эл?

— Не знаю.

— Я имею в виду, почему ты не целуешь меня?

Внутри нее прокатывается волна гнева: звучит так, будто он раздражен лишь тем фактом, что она решила, будто его волнует, что у нее на душе. Так и было поначалу. Они дружили, флиртовали после уроков на занятиях в драмкружке. Они переписывались, разговаривали каждый день, перекидывались мемами и репетировали реплики, сидя на скамейке возле парковки, под хихиканье ее подружек. Однако как только Элла согласилась встречаться, как только Хейден получил право целовать ее когда угодно и где угодно, все изменилось. Он стал каким-то более… деловым? Ей не кажется, что любовь выглядит так.

Конечно, отмечая каждый новый месяц их отношений, он дарит ей цветы на глазах у окружающих, и да — они договорились вместе пойти на выпускной и даже обсудили, в чем будут (чтобы сочетались цвета). И все же Элле казалось, что отношения должны быть чем-то б