Я выжил, начальник! - [6]

– Не боись, земляк, – поднявшись, усмехнулся седой мужчина, – не дергайся, я сейчас разберу этот рамс.

– Барон сможет, – тихо проговорил мужчина с койки напротив. – Он в козырных ходит, его слово вес мает.

– Спасибо, – усмехнулся Борис. – Но защита мне не нужна. Я сам…

– Спасибо в зоне не говорят, – покачал головой Барон. – Спаси свою задницу, – он засмеялся, – так обычно отвечают на подобную благодарность.

– Я его, суку, – застонал, приходя в себя, избитый Вуличем, – раком поставлю и…

– Бурлак, – парень подошел к сидевшему по-турецки на нижнем ярусе койки плотному мужчине, – тебя Барон кличет.

– Где он? – недовольно спросил Бурлак.

– У локалки.

Проворчав что-то, Бурлак сунул ноги в тапочки и вышел.

– Короче, ты понял, что делать, – говорил невысокому парню смуглый мужчина. – Тебе только режим поменяют. Да и то навряд ли. Двадцатку имеешь, отсидел год. Ну вот и получишь двадцатку назад, и все дела. Зато везде будешь все маять. И долг спишется, и бабки получишь. В любой зоне грев будешь получать. Конечно, если ментам стуканешь, долго не проживешь, на этапе завалят. И…

– Да все путем, Исмаил, – перебил его парень. – Сделаем мы этого падлу. И не возьмут никого. Не впервой такие дела…

– Удачи!

– Завтра на промзоне мы его и замочим, – парень усмехнулся, – производственная травма.

– Короче, прекращай, Бурлак, – посоветовал Барон. – А то Афган запросто твоему баклану предъявить может. Надеюсь, ты помнишь, кого и за что раком ставят?

– Да просто блатанул Валет, – ухмыльнулся Бурлак. – Я с ним сам почирикаю. А чего это ты за Афгана мазу держишь? Он погоны носил и сейчас учетчиком стал. А ты…

– Он мужик по масти и выше положенного не лезет. У тебя вот Лупатый в бригадирах ходит, и ты с ним вроде как кентуешься. А бригадир – порода сучья. – Барон усмехнулся и пошел в барак.

– Слышь, Барон, – остановил его куривший у двери невысокий молодой мужчина, – зря ты…

– Граф, – посмотрел на него Барон, – ты помнишь статьи, за которые сидишь? Базар есть – скоро на дальняки братию погонят. Там тебе это запросто предъявить могут. Родичи далеко будут и подогреть не смогут. Так что лучше не лезь. Шаха скоро уберут, а настоящий вор придет и наверняка спросит, как это ты с такой статьей…

– Да подставили меня! – воскликнул Граф.

– Я не народный суд, – засмеялся Барон, – и с тобой не кентуюсь. Другие твой грев получают, а я обхожусь. Ты Шаху подогревы хорошие даешь, поэтому и блатуешь. Живи по жизни, Саша. – Барон вошел в здание.

– Значит, ты была у Ирки? – переспросил высокий молодой мужчина в форме капитана медицинской службы МВД. – А я думаю, что-то моя милая задерживается! – Он обнял Веру и поцеловал. – Почему я не чувствую твоего темперамента?

– Знаешь, Витя, – вздохнула Вера, – к сожалению, все складывается не так, как я хотела. Ты в свое время говорил совсем другое…

– Но сейчас я начальник медсанчасти. Пять лет проработаем и уедем отсюда куда-нибудь поближе к центру. Деньги будут.

– Я это слышу с тех пор, как ты уговорил меня поработать в колонии, – вздохнула Вера.

– Но ты же согласилась. А я предлагал тебе устроиться в поселковой больнице.

– Скорее бы прошли эти пять лет. Скажу откровенно, мне очень неприятно работать в колонии. Но я все выдержу. Главное, мы вместе.

– Я люблю тебя, – вздохнул Виктор. – И у нас все будет хорошо.

«А это мой шанс», – лежа на втором ярусе, думал Борис. Он услышал, как открылась дверь. В секцию вошли контролеры в сопровождении дневального.

– Он тут, – прошептал дневальный, подводя прапорщика и солдата к двухъярусной койке. Прапорщик осветил лицо Вулича.

– В чем дело? – делая вид, что его разбудили, проворчал Борис.

– На месте. – Отметив в списке галочкой его фамилию, прапорщик вернулся к двери.

«По два раза за ночь проверяют, – мысленно усмехнулся Борис. – И начальник колонии после распределения по отрядам предупредил – о побеге даже не думай. Я не думаю, а начинаю готовить побег. Уж извините, гражданин кум, но я просто обязан уйти. Я не буду сидеть в плену, я уже был у чехов. Но теперь я уйду и буду жить. Я знаю, что делать».

Москва

– Слушай, Саид, – недовольно проговорил тучный узкоглазый мужчина, – пока он молчит, мы на свободе. Он наверняка…

– А я думаю, – перебил его сидящий на коврике казах, – что ничего делать не надо. Он молчит, и все. Не заговорил же он на следствии. И кроме того, если с ним что-то произойдет, менты могут ухватиться за ведущую к нам ниточку. Поэтому…

– Чингиз, – остановил его полный, – следствие по делу Буратино не закончено, значит, этого Афгана будут теребить и теребить. Потом предложат ему выбор: он рассказывает все, что знает, а дело об убийстве будет повешено на убитого. В этом случае Афган расскажет все. Его надо убирать.

– Вообще-то я считаю, – сказал лысый здоровяк, – что ты, Эмир, прав. Мы уже нашли исполнителей. Они сказать ничего не смогут, потому что за ними страшный по лагерным законам грех – фуфло, проиграли и не заплатили. Сроки у них приличные, к тому же они собираются убрать его, устроив как бы несчастный случай. Такое в зонах частенько бывает.

– Ну, если несчастный случай, – усмехнулся Чингиз, – то, конечно, это подойдет.