Я вспоминаю... - [150]

Экскурсия в город заронила в его мозг множество новых идей. Если ему позволено выбраться за ограду лечебницы для того, чтобы подкупить книг, почему, спрашивается, он не может в воскресный день сводить Джульетту в ресторан пообедать? Так оба смогут отвлечься от тягостных мыслей о собственном нездоровье. И даже спланировать, что будут делать в день своей золотой свадьбы. В нем словно произошла метаморфоза: человек, столько лет сторонившийся выражать на людях свои чувства и переживания, ныне целенаправленно стремился к тому, чтобы этот глубоко интимный день перестал быть чисто личным достоянием. Чудесным, с точки зрения Феллини, можно назвать лишь такой супружеский союз, который «чудесен» по мнению обеих сторон. Ему вспомнилось далекое прошлое, молодые годы, проведенные вместе. Почему-то то давнее время лучше отпечаталось в его памяти, чем более поздние попытки прийти к взаимопониманию. Ему хотелось загладить и искупить все накопившиеся за минувшие десятилетия «прегрешения». Хотелось сделать Джульетту как можно счастливее.

Эта идея, как и любая, в которую он погружался без остатка, завладела им настолько, что он уже готов был произнести вслух число «пятьдесят». А ведь Феллини, даже отдавая себе отчет в том, сколь широко он известен (и, соответственно, сколь многие люди детально осведомлены о его биографии, не исключая и даты рождения), как правило, избегал точно говорить, сколько ему лет, будто, просто назвав определенную цифру, он уже становился старше. А заявить перед всем миром, что они с женой вместе уже полвека, — разве это не значило одновременно признать, что ему, Федерико Феллини, на пару десятилетий больше? Федерико более трепетно относился к своим годам, нежели Джульетта.

Поколебавшись, врачи римской больницы уступили энергичным настояниям всегда умевшего подобрать убедительные аргументы Феллини. Увидев, как повысили его настроение несколько часов, проведенных вне больничных стен, они разрешили ему воскресный выход в ресторан с Джульеттой, которая к этому времени вернулась в квартиру на виа Маргутта. Федерико лелеял надежду, что скоро и он сможет к ней присоединиться. Полагая, что ее недуг еще тяжелее, нежели его собственный, он предложил устроить нечто вроде генеральной репетиции того праздничного обеда, которому надлежало ознаменовать пятидесятилетие их супружества и до которого оставалось всего две недели.

После более чем полувека совместных обедов и ужинов эта общая воскресная трапеза оказалась последней для них обоих, хотя, разумеется, об этом не догадывался ни один из супругов.

Феллини не терпелось навестить ресторан «Чезарина», но он в воскресенье не работал. Самой Чезарины уже несколько лет не было в живых, но ресторан, носивший ее имя, оставался его любимым. Он остановил свой выбор на другом, находившемся неподалеку, но тот тоже был закрыт. Им повезло только с третьей попытки.

Джульетта никогда не переставала надеяться; теперь эточувство передалось и Феллини. А хорошая трапеза способствовала его хорошему настроению, как мало что другое.

С аппетитом поглощая блюдо за блюдом и оживленно беседуя, Феллини внезапно подавился. Причиной оказался кусок моццареллы. После инсульта ему стало труднее глотать, но, пребывая в отличном настроении, он упустил это из виду. На мгновение в воздухе повисла напряженность, но легкая заминка прошла без следа, и ей не придали значения.

После обеда он проводил Джульетту домой, а затем в обществе согласившегося их подвезти молодого человека отправился посмотреть помещение, которое предполагал арендовать под офис. Когда он, не выходя из больничной палаты, услышал, что оно сдается, ему понравилось его месторасположение. А увидев его воочию, он счел, что лучшего не найти. И собирался на следующий же день подписать соответствующие бумаги, всем видом демонстрируя, что намерен тут же начать готовиться к съемкам следующего фильма. Собственно говоря, подписать бумаги он мог и не откладывая; помешало лишь то, что на календаре было воскресенье. Ему не терпелось начать разрабатывать новый сюжет, в центре которого — двое актеров-комиков, на много лет потерявших друг друга из вида и сталкивающихся в феррарской клинике после того, как каждого сразил инсульт.

Это была вариация на тему «Масторны», включавшая в себя обрывки больничного опыта, тему болезни, всякого рода фантазии, навеянные пережитым инсультом, и даже мотив клинической смерти. Феллини намеревался сделать фильм о том, что пережил сам, претворив в конкретный художественный опыт то, что ему довелось испытать на протяжении года в Римини-Ферраре-Риме.

«Таков мой способ трансформировать собственный недуг в нечто позитивное, — рассказывал он мне. — В фильмах я материализую свои воспоминания, и в этом процессе они преображаются, превращаясь в воспоминания о фильмах, которые я снимал на их основе».

Любопытно, что та же мысль уже посещала Феллини четверть века назад, когда его постигла тяжелая болезнь: «В первый раз, когда я оказался на волосок от гибели, понял, что она совсем рядом, только и мог, что сделать вдох да выдох, мне подумалось: ну и свинство было бы, если бы я и впрямь отдал концы…