Я всей душою с вами, львы! - [47]

А в сущности, что значит «владение землей»? В частности, «владение дикими землями»? Не есть ли это созданный человеком миф? Как ты можешь «иметь в собственности» землю, которая существовала до твоего рождения и никуда не исчезнет с окончанием твоего жизненного пути? Нет, я не верю, что ты можешь этой землей «владеть», но ты можешь быть ей защитником. Да в общем-то, если разобраться, то это дикие земли владеют нами, а не наоборот. Человек, живущий на них, является их частью – не большей и не меньшей важности, чем лев, зебра или термит. Земля кормила и кормит всех. Дело лишь в том, что благоговение перед дикими землями, как и перед жизнью в целом, имевшее место в прошлом, ныне утрачено. Нужно присмотреться к тем народам и племенам, которые до сих пор сохранили это благоговение – американским индейцам, последним бушменам, последним истинным австралийским аборигенам, – и понять их. Нужно только захотеть этого. Священное не может находиться в чьей-то собственности, а для меня дикие земли священны.

Но ведь автор постоянно пишет «мои львы», скажет читатель. Не стоит ловить меня на слове. Я никогда не считал, что они мне принадлежат. Мне это и в голову не приходило – может быть, потому, что в основе наших отношений лежало уважение. Если мы со вниманием отнесемся к закону Природы, то поймем, что те, у кого дикие сердца, не могут быть ничьей собственностью. Наверное, я повторяюсь, но претензия человека «владеть» чем-то принадлежащим дикому миру оскорбляет меня. Разве крупица песка со дна высохшего русла или опавший лист, гонимый ветром по земле, высокий холм или орел, парящий в небесах, могут находиться «в собственности»? Впрочем, эта точка зрения едва ли могла повлиять на судьбу бедняжки Рафики.

Встреча, призванная решить ее участь, состоялась в начале декабря в Йоханнесбурге. Помимо директора Департамента и нескольких землевладельцев на ней присутствовала также моя сподвижница Розанна Сейвори. Она привезла с собой документы, где излагались факты и гипотезы, связанные со смертью Исаака и заставляющие усомниться в виновности львов в происшедшем. Кроме того, у меня было заявление моего друга Джиппи, смотрителя лагеря, через который не раз проходили мои львы. Джиппи видел их куда чаще, чем любой землевладелец, и его комментарии могли быть очень важны при оценке поведения львов.

На встрече присутствовали не все владельцы земель – это значило, что любое принятое решение не будет полностью демократичным. Но, как выяснилось, это не имело особого значения, так как решение уже было принято теми, кто хотел, чтобы мы с Рафики убрались отсюда.

Перед началом встречи Розанна вручила директору Департамента экземпляр подготовленного ею документа. Увидев это, к ним рванулся председатель Ассоциации землевладельцев и прервал их разговор.

С самого начала лейтмотив встречи был ясен: Рафики надо убрать. Я попросил позволения зачитать заявление Джиппи и объяснил, почему считаю это важным и уместным. (Пока я читал, меня неоднократно пытался прервать все тот же предводитель землевладельцев, крича, что я заболтался, но я продолжал, стараясь не обращать на него внимания.)

Джиппи сообщал, что мои львы, как и другие, приходили к его лагерю, где была водоносная скважина, но ни разу не причинили ему беспокойства. Он также указал, что, пока лагерь, где он жил с женой и двумя детьми, не был обнесен оградой, львы неоднократно крали оттуда мясо, которое он намеревался приготовить себе на обед. «Я доложил об этом начальству, – писал Джиппи, – и мне выделили временную ограду, но только Гарет поставил мне постоянную, и теперь мое жилище в безопасности». Джиппи сообщал также, что мои львы ничем не отличаются от остальных живущих на этих землях и у него ни разу не было повода жаловаться на их поведение.

К сожалению, заявление Джиппи никак не повлияло на общую атмосферу собрания. Возможно, дело повернулось бы иначе, если бы директор заповедника Чартер Брюс Петти присутствовал на встрече или прислал свое заявление. Но владельцы земель, где расположен его заповедник (они же платили ему жалованье), отговорили его.

Брюс мог бы подтвердить, что за годы своей работы на территории, которую чаще всего посещали мои львы, он не заметил в их поведении ничего опасного, что они ни разу не демонстрировали агрессивности по отношению к нему или его работникам, что, с его точки зрения, мой проект доказал свою ценность и возымел успех. Но Брюса на встрече не было, и эти суждения так и остались невысказанными.

Зато прозвучало заявление директора-распорядителя турфирмы, где работал Исаак. Он обещал выделить десять тысяч рэндов для устройства загона, где будет содержаться Рафики перед депортацией из региона. После этого загон можно использовать для содержания других животных, предназначенных для продажи.

Многие землевладельцы зааплодировали в знак одобрения, а председатель Ассоциации отметил, что это очень щедрый жест. Я пришел в ужас. Рафики никогда не знала неволи и к тому же носила в себе детенышей. Какой травмой будет для нее заключение в клетку! Я высказал все это директору-распорядителю, добавив, что лучше бы ему потратить деньги на сооружение оград вокруг жилищ своих же работников. Тем не менее было ясно – участь Рафики предрешена. Мне давалось два месяца, чтобы подыскать для нее другой заповедник, все это время она должна находиться под неусыпным моим наблюдением и как можно ближе к лагерю – для этого я должен обеспечивать ее тушами импал. Директор Департамента предлагал просто снабдить ее ошейником с радиопередатчиком, контролируя таким образом ее перемещения, и такой же ошейник надеть еще на какого-нибудь льва, чтобы определить, чаще ли она подходит к человеческому жилью, нежели другой, наугад взятый лев. Но землевладельцы были не согласны с этим и настаивали на ее изгнании. Один из них, чьи владения входили в состав заповедника Чартер, был в отношении меня просто агрессивен.