Я все еще влюблен - [53]

– Названные вами лица, господин Энгельс, находятся вне города, в служебных командировках, а некоторые члены Комитета отсутствуют по болезни.

– Куда же это вы командировали Хюнербейна и Нотъюнга? – глаза Энгельса оставались холодными и спокойными, а губы скривились в усмешке. – Я едва ли ошибусь, если предположу, что одного вы направили в Берлин с письмом, преисполненным верноподданнических чувств, а второго – в текстильный Бармен за белой тканью, которая будет вам так необходима для флагов при приближении правительственных войск. Но я уверен, что ни тот, ни другой не знают истинного смысла своих миссий.

Хёхстер все-таки нашел в себе силы не ответить на это. Более того, поняв, что в присутствии Энгельса дело никак не продвинется вперед, он собрался с духом и, глядя поверх его головы, сказал:

– Господин Энгельс! Мы намерены провести секретное заседание. Вы не являетесь членом Комитета. Поэтому я вынужден просить вас покинуть зал.

Да, Энгельс не был членом Комитета. И ему ничего не оставалось, как покинуть ратушу.

– Хорошо, – сказал он, – я уйду из зала, но напоминаю вам, что из города удалюсь лишь в том случае, если приказ об этом подпишет комендант.

К ногам Энгельса сверху что-то упало. Он нагнулся. Это оказалась бабочка. Все та же роскошная nessaka obrinus!.. Но она была мертва. Вероятно, смерть застигла ее, когда она сидела где-то на потолке, и мертвой бабочка провисела там еще дня два-три и вот, уже высохшая, упала на пол.

Энгельс поднял бабочку, положил на ладонь, подумал: «На что это больше похоже – на их революционность или на мою роль в этом городе?»

Так с бабочкой в руке он и вышел из зала.

Все остальное время до позднего вечера Энгельс провел так же, как и в предыдущие дни: в заботах и хлопотах по обороне, в разъездах из конца в конец города, в беседах с командирами отрядов и рядовыми бойцами.

Когда совсем стемнело и пора было идти домой, на квартиру, отведенную Комитетом, Энгельс подумал, что там его, возможно, ожидает уже приказ, подписанный Мирбахом. Так, может быть, не идти туда, а переночевать где-то в другом месте? Где? Нагрянуть к Ханчке? О, это опять целая ночь пустых сентиментальных разговоров! А он так измотался за день, что хорошо бы как следует выспаться… А, черт с ним! Да и лучше все-таки знать истинное положение дел.

Но на квартире Энгельса ожидал не приказ, а маленькая записка Мирбаха. Он ставил в известность, что положение очень трудное, члены Комитета ему угрожают, от него требуют подписать составленный ими приказ, но пока он держится. Что будет завтра – предсказать невозможно.

«Спасибо и за это. Еще один день, да мой!» – подумал Энгельс.

Он быстро умылся, наскоро поел и, как только лег в постель, тотчас уснул беспробудным сном молодого, безумно уставшего человека.

•

Его разбудил стук в дверь. Вскочив, он взглянул на часы и изумился: было уже девять. Проспал! Впервые за все дни…

Вошел Мирбах.

– Можешь не спешить, – негромко проговорил он, устало садясь в кресло. – Я только что подписал приказ.

Продолжая быстро одеваться, Энгельс ничего не ответил.

– Они вызвали меня в семь утра и заявили, что если я не подпишу приказ о тебе, то они сейчас же издадут приказ о моем увольнении с должности главного коменданта.

Сказав: «Я слушаю тебя», Энгельс ушел за перегородку умываться.

– Они, конечно, осуществили бы свою угрозу, – чуть громче продолжал Мирбах. – И я таким образом оказался перед выбором: потерять оба наши поста или один. Рассудив, что мне еще удастся кое-что сделать для восстания, я капитулировал перед их требованием… Ты презираешь меня?

Энгельс наливал воду в таз, плескался, фыркал и ничего не отвечал. Он вошел в комнату, растирая полотенцем лицо и грудь. Потом перекинул полотенце через плечо, постоял посредине комнаты, прошел из угла в угол и грустно проговорил:

– Вероятно, у тебя не было другого выхода.

– Фридрих! – Мирбах взволнованно встал. – Почти пять лет я провел когда-то в Греции и перед лицом янычар ни разу не дрогнул. Там было проще: есть греки, есть турки – их враги, и все. А здесь везде немцы. Здесь приходится лавировать и хитрить. Я этого не умею. Я солдат…

– Да, ты не умеешь, но на этот раз тебе не оставалось ничего другого.

В дверь постучали. Это была служанка хозяйки дома.

– Господин Энгельс, – сказала она испуганно, – вас хотят видеть несколько вооруженных людей. Мне кажется, они очень возбуждены.

Энгельс глянул в окно. У крыльца пять человек с ружьями и тесаками. Он узнал в них золингенцев. Слава богу! А ведь можно было ожидать и других, хотя бы вояк из гражданского ополчения. Теперь Комитет, пожалуй, не остановится и перед тем, чтобы арестовать бывшего адъютанта Мирбаха.

– Впустите их. – Энгельс показал на окно.

– Всех?

– Да, всех. И дайте, пожалуйста, нам позавтракать.

Когда служанка вышла, Энгельс спросил Мирбаха:

– Как ты думаешь, может Комитет пойти на то, чтобы арестовать меня?

– Может, – уверенно ответил Мирбах. – Я видел сегодня их лица, перекошенные злобой и страхом. Люди с такими лицами способны на все.

– Засадят в тюрьму и оставят там пруссакам как искупительную жертву, как плату за свои революционные грешки, – вслух размышлял Энгельс.