Я все еще влюблен - [132]

– Сделайте же наконец скидку на мой креольский темперамент! – Лафарг вскочил. – Вы родились в Пруссии, а я кубинец, в моих жилах течет не только французская, но и негритянская кровь!

– Если вы не перестанете ссылаться на свой темперамент креола, то моим отцовским долгом будет встать с моим немецким здравым смыслом между вашим темпераментом и моей дочерью. – Маркс действительно встал, шагнул к двери и, прислонившись к ней спиной, продолжал говорить, словно вырезая по камню каждое слово: – Если, находясь вблизи нее, вы не в силах проявлять любовь в форме, соответствующей лондонскому, а не гаванскому меридиану, не в состоянии умерить свой пыл до уровня английских нравов, то Лаура – уж позвольте мне быть откровенным до конца – безо всяких церемоний выставит вас за дверь, и вам придется любить ее на расстоянии… Имеющий уши да слышит.

Яростно вращая огромными белками, выделявшимися на его смуглом лице, Лафарг опустился на сиденье и, снова взяв в руки бокал, горестно прижал его к себе. Маркс тоже примирительно сел. Ему хотелось шуткой разрядить напряжение, и он сказал:

– А между прочим, дорогой Лафарг, в своей личной жизни вы стоите совсем на иной, даже прямо противоположной позиции, чем в общественной. В Генеральном совете Интернационала вы доказываете, что нации – это пережиток, фикция, а здесь требуете себе особых прав на том основании, что по рождению вы кубинец и в ваши жилы от бабушки-мулатки проникло несколько капель негритянской крови…

Молодой человек, как видно, не слушал. Он сидел неподвижно, весь поглощенный какими-то своими мыслями. Вдруг он словно проснулся, опять вскочил и воскликнул:

– Но поймите же, шестого августа исполнится уже год, как мы помолвлены!

– Уже год? – Маркс сделал ударение на «уже». – Я бы сказал «еще только» год. Вы знаете, сколько лет были обручены мы с Женни?

– Знаю! Семь! Но уж не хотите ли вы сказать, что все последователи Маркса должны проходить такой срок? Может быть, вы внесете такое требование в Устав Интернационала или в новое издание «Коммунистического манифеста»?

Маркс расхохотался. Нет, этот парень за словом в карман не полезет…

– Да, я внесу такое требование, – сказал он с преувеличенной решимостью, хлопнув ладонью по книге. – Но поскольку вы, мой возможный будущий зять, никакой не последователь Маркса, а завзятый прудонист, то для вас можно установить срок… ну, пожалуй, всего в пять лет.

– Пять?! – испуганно воскликнул Лафарг, как всегда не поняв шутки, поскольку она касалась его отношений с Лаурой.

– Пять, – спокойно подтвердил Маркс. – Вот если бы вы были лассальянцем, я бы ограничился тремя. И пожалуй, только для бакунистов можно установить срок в полтора года. Но вы не выдержали еще и такого срока.

Лафарг наконец сообразил, что над ним шутят. Он немного успокоился и сказал:

– Но ведь вы, Мавр, хоть и ждали свою Женни семь лет, однако в моем возрасте были уже женаты. Я же не виноват, что не встретил Лауру раньше.

– Вот тут мне возразить вам нечего, – развел руками Маркс. – Резонно. Да, я женился на двадцать шестом году. Но, дорогой друг, я к тому времени уже был доктором философии. А вы все еще студент. Ваша карьера во Франции наполовину разбита событиями в Льеже, а для вашей акклиматизации в Англии у вас пока что отсутствует необходимое условие – совершенное знание языка. В лучшем случае ваши шансы проблематичны.

– Вы еще не знаете, на что я способен! – жарко перебил Лафарг.

– Догадываюсь, – многозначительно покачал головой Маркс. – Наблюдение убедило меня в том, что вы по природе не труженик, несмотря на приступы лихорадочной активности и добрую волю. В этих условиях вы будете нуждаться в поддержке со стороны, чтобы начать жизнь с моей дочерью. Я вам такую поддержку оказать не смогу.

– Ну о чем вы говорите! Мой папá… – снова вскочил Лафарг.

– Сядьте и слушайте, – властно усадил парня Маркс. – Да, я вам помогать не смог бы. У меня в свое время были средства, но вы знаете, что все свое состояние я принес в жертву революционной борьбе. И не сожалею об этом. Наоборот. Если бы мне нужно было снова начинать свой жизненный путь, я сделал бы то же самое. Только я не женился бы.

– Неужели? А кумир? – Белки Лафарга заметались.

– Кумир остается кумиром. Но я не женился бы. Именно потому, что Женни всегда была для меня кумиром и я слишком люблю ее. На ее хрупкие плечи я взвалил нечеловеческую тяжесть. Я не могу себе этого представить, но, может быть, лучше, если бы я любил ее издалека. Поскольку это в моих силах, я хочу уберечь мою дочь от рифов, о которые так долго и больно билась и бьется жизнь ее матери. Вы должны быть сложившимся и крепко стоящим на ногах человеком, прежде чем помышлять о браке.

– Мой папá… – опять попытался что-то вставить Лафарг, но Маркс не дал себя перебить и решительно закончил:

– Как ни суровы мои слова, но, я надеюсь, они не удивили вас, ибо вы, убежденный реалист, не можете ожидать, чтобы я отнесся к будущему моей дочери как идеалист.

– Спасибо, что вы хоть назвали меня реалистом. – Лафарг слегка наклонил голову. – Так вот, как реалист, я напоминаю вам, что я единственный сын своих родителей. Мой папá довольно состоятельный человек…