— Послушайте, парни, послушайте… Насчет этих моих фотографий для газет, сейчас…
— Какие фотографии?
Ха. Точка. Восклицательный знак. Ха!
— Убирайтесь отсюда, все до единого! — Детектив с силой крошит сигару в пепельнице. Пепел и табак летят на меня. Никто их не стряхивает.
Коронер усмехается, а под окнами, затаив дыхание, стоит толпа любопытствующих. Такое впечатление, что в любую секунду могут грянуть аплодисменты.
Все кончено. Раздраженный детектив трясет головой.
— Довольно, миссис Джеймсон. Если журналистам нужна дополнительная информация, прошу пройти в участок.
В комнате движение тел; они шаркают по ковру, толпятся в дверях. «Надо же, вот это будет статья! А девочка — будь здоров, какие фотографии!»
— Алиса, быстрее, посмотри в окно. Они его сейчас унесут!
Кто-то закрывает мне лицо тряпкой.
— Черт, опоздали, теперь ничего уже не видно!
Репортеры выходят из комнаты; в небрежных жизнерадостных руках они уносят мои снимки, один даже цветной. Все торопятся, чтобы поспеть сдать материал в номер.
Я доволен. Я умер еще до полуночи, поэтому наверняка попаду в утренние газеты. Очень предусмотрительно с моей стороны.
Следователь делает гримасу. Жена встает и выходит из комнаты. Один полицейский кивает другому:
— Ты как насчет пирожков с лимонадом в «Белом бревне»?
А я не могу даже облизнуть губы.
Детектив утомленно морщит лоб. Он ничего не говорит, он думает. Судя по лицу, он подкаблучник. Ему не хочется сейчас идти домой, к жене; он предпочитает бездельничать, не возвращаться по ночам. Трупы предоставляют ему такую возможность. Я в том числе. Только теперь от меня мало толку. Придется написать обычный отчет и отправиться домой.
Остался один только коронер. Он хлопает меня по плечу:
— Тебя так никто ни о чем и не спросил? И что же, старичок, произошло? Может, тебя убила она или ее дружки, а может, ты покончил с собой из-за нее? А? Влюбленный дурак — дважды дурак.
Ну а я молчу.
Уже поздно. Коронер уходит. Возможно, у него тоже есть жена. Может быть, ему нравятся трупы, потому что они не пререкаются, как некоторые другие.
Теперь я совсем один.
Через несколько минут сюда явятся санитары в белом, жующие резинку. Они без любопытства посмотрят на меня, положат на носилки и медленно, не спеша, отвезут на труповозке в центр города.
А через неделю некий человек, озабоченный своими подоходными налогами, повернет ручку, и меня охватят языки пламени. И я вылечу в трубу крематория множеством крохотных серых пылинок.
И тогда, через неделю, всем этим людям — Карлтону, жене, следователю, коронеру, репортерам, миссис Мак-Леод, — когда они будут переходить улицу, резкий мартовский ветер, соблюдая забавную справедливость, запорошит чем-нибудь их проклятые глаза!
Всем сразу!
Может, крошечными хлопьями серого пепла.