Я вернулся - [13]

РЕПОРТАЖ 7

Ах, когда я вернусь.

Галич

Все консервы третий сорт, даже миноги. Надо писать в день хотя бы долларов на десять, а то при моей финансовой бестолковости протянешь ноги елочкой. Все, что я выиграл на миногах, я проиграл на одалживании в рублях. Надо менять тактику. Я еду по Второму Муринскому и пишу записку подруге в Москву на Седьмую Кожуховскую. Это принцип создания Нью-Йорка: с севера на юг идут Муринские, а с запада на восток Кожуховские. Она живет на седьмой. Я ее еще не разу не видел, но мне так понравилась ее рука, что я предлагаю ей вместе делать журнал по раннему развитию детей. Моя жена Женька говорит, что я рехнулся. И чтобы я не рассчитывал, что мне удастся на старости лет еще на ком-нибудь жениться. Хватит и того, что я испортил жизнь ей и еще десятку женщин. Подходит кондуктор и просит два рубля за проезд. Еще вчера был рубль. Карточку я потерял. Карточка на трамвай сделана из папиросной бумаги. Из нее можно было закручивать козью ножку. Проезд теперь стоит 25 центов. Это не много, но трамвай все-таки очень старый. На углу Институтского проезда 12 берез. Если разделить стоимость проезда на березы, получается по два цента за березу. Я целых двадцать лет мечтал их увидеть, и цена недорогая. Невероятно, до слез красиво. Красненькие, наверное, клены. Я перестаю думать о деньгах и начинаю рассматривать старух. Они в транспорте не платят. Я тоже хочу стать старухой. При такой нервотрепке это не за горами. Мне не заставить себя заниматься с гирями. Бегать по улицам откровенно лень. Еще год назад я таскал по иерусалимским лестницам холодильники. Но родина расслабила мои члены. Может быть, это старость. Это золотая осень. Мы проезжаем мимо радиотехнического политехникума. В трамвай садится двадцать семь студенток. Нет, это еще не осень. Удивительные лошадки учатся в радиополитехникуме. Интересно, на кого они там учатся с такими ногами, с такой необыкновенно веснушчатой грудью. Загадка. Проезжаем Евроавтосервис. Метро Пионерская. В ведрах продают бруснику. Георгины по двадцать пять рубликов штучка. Что все-таки у меня было две недели назад в голове, что я не продал тысячу долларов по двадцать рубликов. Практически по георгинчику за доллар. А сейчас бы я купил две тысячи георгинчиков. Слепой просит милостыню в метро. Слепых не гоняют. Я зажмуриваюсь и слушаю рев метро. Черта с два мне кто-нибудь подаст! У меня вид бомжа, но чужого, заграничного. А я свой! Я вместе со всеми поддался панике и грабил Бадаевские склады. Я накупил каких-то несъедобных селедочных хвостов из буржуазной Эстонии. Не может быть, чтобы это оказалось случайной банкой. У селедок не бывает столько хвостов. Где-то должны скопиться веснушчатые грудки. Эстонцы жрут эти грудки сами и над нами глумятся. Селедку они жарят на сковородке. Если вы никогда не пробовали жареной селедки, то я вам очень рекомендую съездить в Таллинн. Это редкая мерзость. Я терпел этот аромат ровно восемь лет. Таллинн, улица Лейнери, дом 17, возле Кадриорга. Это абсолютно точный адрес. Можете проверить, там наверняка еще пахнет.

Очередь за пенсией. На почте выдают продуктовые наборы. Бабка берет 20 кг. муки и 15 кг соли. Бабка, зачем тебе столько соли? Но она молчит. На перегоне Лесная — Площадь Мужества, «и немедленно выпил», где провалилось метро, стоят две мастерские «Шиномонтаж». На редкость безобразное слово. Потом черной краской написано «партия Лимонова». Ни разу не видел «ху..» или другие части тела. Видимо, изменилась сексуальная активность населения.

«Я не собираюсь рожать тебе третьего ребенка!» — говорит моя жена, профессорская дочь Женька. Я считаю, что это достаточный повод для развода. У всех уже внуки, только у меня, старого идиота, бес в ребро, заботы прежние. Одна женщина спросила меня в троллейбусе, много раз извиняясь, это сын или внук. Чтобы ко мне не обращались с такими вопросами, своего накачанного одиннадцатимесячного сына я вынужден в транспорте вертеть в руках и подбрасывать вниз головой — внуков так не вертят. Я это точно знаю, у меня четыре внука, двое уже в школе. Моим малолетним сыновьям эти школьники приходятся племянниками.

Вечером мы играем в покер. Это ритуальная игра — мы играем раз в десять лет. Когда-то мы играли раз в неделю. Десять лет назад мы играли на Клондайке. В шерстяных носках с налипшими сосульками. Мы знаем все друг о друге, о наших бывших женах, романах, любовницах. Брат Рыжего пришел после армии, и его было не узнать. Он стал каким-то слишком практичным. Это было сорок лет назад, но мы все равно твердим ему, что после армии он очень изменился. Мы даже не становимся стариками, просто десять лет все немного сдали. Клуб профессиональных Дед Морозов. Вызовов нет, и в наклеенных седых бородах и в белоснежных париках три Дед Мороза играют в покер. Я не седею, потому что я бреюсь наголо или просто я провел половину жизни за границей.

Рыжий тасует колоду и рассказывает нам о своей поездке в Америку: «На углу 62-й улицы я попал в сексуальный центр, и мне там предложили услугу за двадцать пять центов. Мне было просто очень интересно узнать, что он могут сделать на эту сумму. Меня завели в темную комнату, а потом открылась шторка, и две бабы катались на роликах, негритоска и рыженькая. В одних роликах. Только в кабинке жутко пахло. За двадцать пять центов можно смотреть пять минут».