Я, Великий И Ужасный - [14]

Выслушав несчастную мать-одиночку, я обратился к нежелающему признавать отцовство: "Что ты можешь сказать в своё оправдание, Ротуку?"

— А что говорить — бросивший бедную женщину негодяй чувствовал себя вполне уверенно — Эта дура кроме меня делила ложе ещё с целой толпой. Я точно знаю пятерых, которые ходили к ней в то же время, что и я.

— Кто эти люди? — ни хрена себе, швея-многостаночница.

— Тору, Бохони… — начал перечислять ответчик.

— Кто-нибудь из названных Ротуку людей присутствует здесь? — крикнул я как можно громче.

— Я здесь — отозвался кто-то из толпы зевак.

— Выйди и назовись!

— Бохони — представился мужик, протиснувшись сквозь ряды зевак.

— Ты ходил к Лиманиве в прошлом году? — спросил я.

— Ходил — ответил неожиданный свидетель защиты.

— Часто?

— Не очень. Несколько раз. К ней всё время разные мужи ходили. Она постоянно не одна была. Трудно попасть.

— Кто-нибудь ещё может подтвердить слова Бохони и Ротуку? — спросил я — Или опровергнуть — не очень уверенно добавил, помня о своей роли беспристрастного судьи.

И тут началось. От желающих поделиться подробностями личной жизни чересчур любвеобильной дамочки не был отбоя: только слово предоставляй.

"Вот ведь….." — раздалось слева уважительно и в то же время осуждающе. Я осторожно скосил глаза на выругавшегося: Томонуй, "сильный муж" из Нохоне. Забавно: вроде бы народ на Пеу к внебрачным половым связям относится вполне спокойно, и даже женскую измену в браке здесь скорее воспринимают не в плане попрания морали, а с точки зрения нарушения права собственности мужа на супругу. Но слово, обозначающее гулящую девку, у туземцев имелось. Причём смысл был у него не очень положительный, мягко говоря.

Группа поддержки Лиманивы начала нервничать. Тётки принялись вопить что-то насчёт подлой клеветы на бедную деточку. Пришлось рявкнуть на них: "Прекратить! Вам слова ещё не давали!" Помогло это, правда, мало. Так что в дело вступили стоящие по бокам от меня и советников по судебным делам "макаки", по моей команде довольно бесцеремонно прервавшие мешающие отправлению правосудия вопли затрещинами. Попытки отца и дяди Лиманивы вступиться за своих дам привели только к тому, что и они получили свою порцию ударов древками копий под рёбра.

"Хватит" — решил я после наведения порядка — "Выступило достаточно свидетелей, которые говорят одно и то же: что у Лиманивы было много разных мужчин. Но почему она считает, что ребёнок именно от Ротуку? Отвечай!"

Мать-одиночка стояла, соображая, как бы ответить. Наконец, она выдавила: "Так сын похож на Ротуку".

— Подойди сюда — приказал я.

Сколько бы ни вглядывался в умиротворённо посапывающего младенца (до зависти крепкий сон — никакие вопли не разбудили), а потом переводил взгляд на кандидата в отцы, найти хоть какое-нибудь сходство между ними не получалось. В чём я честно и признался: "Не вижу никакого сходства между ребёнком и Ротуку. Может, уважаемые жители Мар-Хона смогут узреть таковое". Несколько сегодняшних моих советников сгрудились возле мамаши. В итоге единогласно постановили: никакой похожести младенца с предполагаемым отцом не наблюдается.

"Слушайте, жители Мар-Хона!" — произнёс я громко и чётко. Толпа затихла, ожидая вердикта. "В требовании Лиманивы к Ротуку о признании его отцом ребёнка ранее упомянутой Лиманивы — отказать. Присутствующим здесь родственникам Лиманивы за неуважение к Сонаваралинге-таки, а в его лице — и к Солнцеликой и Духами Хранимой типулу-таками Раминаганиве, присудить по десять ударов лианами каждому. Родителей вышеупомянутой Лиманивы за плохое воспитание дочери сверх этого обязать принести в двухдневный срок Тобу-Нокоре связку белых тонопу. Если они не сделают требуемого — получат по сто ударов лианами. Я всё сказал. Можете идти. Те, кто ищет справедливости и суда, пусть приходят, когда солнце пойдёт на закат".

А мне не мешает подкрепиться — ел я последний раз ещё на рассвете. А утреннее разбирательство с тенхорабитами и дневное отправление правосудия забрали немало сил. Уважаемые советники по судебным делам охотно составили компанию особе, приближённой к юной правительнице, и с удовольствием уминали печёный кой с рыбой.

И только за едой вспомнилось про ушедших в порт тенхорабитов и конвоирующего их Тагора. На мой вопрос, не возвращались ли чужеземцы, получил ответ: "Новые чужаки вернулись и сидят в своей хижине, а Тунаки и Тагор не пришли". Под "новыми" папуасы подразумевают недавно прибывшую троицу. "А Гоку вернулся?" — поинтересовался я. Услышав, что все посланные с тузтцом "макаки" возвратились ещё во время разбирательства насчёт отцовства, приказал найти командира разведчиков. Тот не заставил себя долго ждать.

— Где Тагор и Тунаки? — сразу же спросил я его.

— На берегу остались — ответил Гоку, не понимая, чего я дёргаю его из-за какой-то ерунды.

— Почему?

— У "вохе" какой-то праздник — немного подумав, ответил тот — Колдовать собрались. Новые чужаки не захотели, ушли вместе с моими парнями. Тагор ещё сказал, чтобы мы сопровождали этих троих: вдруг кто обидеть захочет, или дорогу не найдут. Не знаю, чего он такого выдумал: чтобы гостей издалека кто-то обидеть вздумал. Да и заблудиться трудно — наш холм с самого берега виден.