Я - ведьма! - [40]

Дальнейшего диалога я не расслышала, потому что Танька, нагнувшись, гаркнула мне в ухо:

— Вот видишь, Уайльд тоже любил только себя.

— Это не Уайльд, а лорд Горин — герой произведения, — вяло отбилась я.

— Да у Уайльда по всем произведениям напиханы лорды и милорды, которые любят только себя! В кого, по-твоему, был влюблен Дориан Грей? Он был такой же нарцисс, как и ты…

— Уайльд был не нарцисс, а гомосексуалист.

— Какая разница? — громким шепотом парировала Танька. — Нормальная любовь — мужчины к женщине и женщины к мужчине — это тяга к противоположности. А гомо все противное считает противным. Ему хочется такого же, как он. То есть, по сути, себя самого и хочется.

Я несколько офигела. Теория, следовало признать, была весьма оригинальной.

— И знаешь, почему Уайльд так плохо кончил? — продолжала Танька, горячась и, незаметно для себя, переходя с громкого шепота на тихий крик. — Потому что он, так же как и ты, не разобрался, кого он любит на самом деле. Что его гомосексуализм — всего лишь недоразвитая форма нарциссизма.

— Это по-другому называется аутоэротизм, — задумчиво констатировала я, припоминая содержание злополучного психологического словаря. (Рядом на полке стоял «Словарь современного секса», где упоминались и такие замысловатые формы любви к себе, как аутоиррумация и аутопедерастия, в процессе которых следовало изогнуться так, чтобы удовлетворить себя самому. Но, по-моему, на это были способны только акробаты.)

— Девушки, можно потише! — раздалось возмущенное шипение сзади.

— Спасибо бы сказали, — нимало не смутившись, фыркнула Танька. — Уайльда вы еще сто раз услышите, а такого больше никогда.

— Вы ведете себя неуважительно по отношению к писателю… — злобно взвизгнула тетка в морковном платье, оказавшаяся Таниной соседкой справа.

— Ну знаете!.. Уайльд был тот еще писатель. Он бы и сам про такое с интересом послушал, — завелась подруга.

— Да слушать вас противно! Постеснялись бы! — сзади уже орали.

Кто-то невежливо ткнул меня в спину, вышибая из ступора.

— Люди совершенно правы! — подала голос я. — Никакая я не лесбиянка и не нарциссистка!

— А кто девушку глазами чуть не трахнул? — азартно подхватила тему Танька.

— Девушки, мы вас сейчас выведем!

Я развернулась на девяносто градусов к сидящим за нами в поисках поддержки.

— Да вы послушайте, что она говорит. Какая я лесбиянка! Сама она лесбиянка!

— Может быть, — неожиданно весело согласилась Танька. — Я заметила, что последнее время мужчины меня совсем не возбуждают.

— Что?!! — Я аж отпрянула от удивления. — Тебя?! И давно?

— Уже несколько дней, — гордо продекламировала подруга.

К нам со всех ног неслась дебелая билетерша.

— Так, пошли отсюда, если не умеете вести себя в культурном месте… Пошли… Пошли вон из зала, — грозно закудахтала она, вцепившись в Танькино плечо. — Идите отсюда, мудачки… — Видимо, постоянный контакт с культурой сказался на ней крайне мало.

— И впрямь, Валька, пошли отсюда. А то это не спектакль, а нудота, — вызывающе громко объявила подруга.

Я послушно попыталась обуться (едва лишь в зале погас свет, я скинула предательские туфли, освободив свои умирающие пальцы). Ступни взвыли болью, категорически отказываясь втискиваться обратно в «лодочки», которые внезапно стали меньше на два размера.

Мне сразу захотелось досмотреть спектакль до конца. Но подобного шанса Таня мне, увы, не оставила.

— Наш талант здесь все равно никто не ценит. Другие бы поблагодарили за то, что их хоть кто-то развлекает. А эти… — презрительно завершила она свою тираду, без стеснения перекрикивая актеров, и, походя стряхнув со своего плеча билетершу, направилась к выходу, независимо виляя бедрами.

Я встала и поплелась за ней босиком, прижимая туфли к груди, сопровождаемая осуждающими взорами.

Уже у двери меня цапнул за руку какой-то донельзя возбужденный потный мужичонка и с живейшим интересом спросил:

— Девушка, что, правда мужчины не возбуждают?

* * *

— Чего на тебя нашло? — уныло поинтересовалась я, выйдя на крыльцо театра.

Я стояла на асфальте босиком, мысленно прощаясь с единственными чулками и сутулясь под любопытными взглядами прохожих.

Держа сигарету одними губами, Танька запрокинула голову и беспроблемно прошепелявила:

— Тык шпектакль был пашкудный. Надо ш было хоть как-те порежвиться… Пошкольку шпашение утопаючих — дело рук шамих утопаючих. Што шнова говолит о полежношти нарчищижма…

— Че ты прицепилась ко мне со своим нарциссизмом! Достать меня хочешь?

— Дула. — Она вытащила сигарету изо рта. — Я ж тебе добра желаю… Бросай своего Валерку на фиг.

Я нахохлилась — тема была запретной. Но в порыве хулиганского вдохновения Танька, не глядя, перепрыгнула много раз оговоренное табу.

— У вас с ним все равно ничего не получится!

— Это почему? — я рефлекторно приняла оборонительную позицию, хотя могла бы и сама привести в доказательство два десятка «потому!». Именно поэтому об этом не стоило заговаривать в принципе.

— Потому что вы с ним слишком похожи.

Такого выпада я не ожидала.

— Чем? — опешила я. — Он успешный, а я секретарша, он решительный, а я мямля, он бабский любимчик, а я…

Я замолчала, боясь довести себя до слез этой сравнительной характеристикой.