Я вам покажу! - [24]

— Тося!!!

— Чего?

— Не отвечают «чего»! — крикнула я в ответ. — Спустись немедленно вниз!

Шлеп-шлеп по лестнице.

— Что случилось?

— А что-то должно было случиться? — Тося изумленно посмотрела на меня.

— Как это что? — Я лишилась дара речи. — Не отвечай вопросом на вопрос…

— Слушаюсь, мамочка. — Сколько иронии можно вложить в такую невинную вежливую фразу.

— Тося! — грозно прикрикнула я. — В чем дело?

— Господи, чего ты ко мне пристаешь? Другие матери — на работе и не следят за своими детьми!

— Я за тобой не слежу, и я — на работе!

— Тогда чего же ты хочешь?

— Что ты принесла домой?

— Я???

— Надеюсь, никакой живности?

— Мамуль, с тобой все хорошо? — Моя дочь с тревогой посмотрела на меня.

— Ты была в школе? — не сдавалась я.

— А где же еще? — пожала она плечами.

Теперь я была абсолютно уверена — случилось что-то плохое.

— Тося, — спокойно сказала я, — я чувствую, у тебя что-то не так, может, поговоришь со мной, вместо того чтобы страдать в одиночестве…

— Мама, я была в школе, и этого вполне достаточно, чтобы меня начало от этой жизни слегка воротить, школа не поддается реформированию, образование и медицина в нашей стране лежат в нокауте, растет количество преступлений и уменьшается их раскрываемость, поднялись цены на бензин, что скоро приведет к росту всех цен, права женщин — на уровне третьего мира, а мы рвемся в Европу, Саддам по-прежнему на свободе, крупнейшая мировая держава не в силах ни с чем справиться, курс доллара падает, а…

— А?.. — подхватила я.

— А Якуб встречается с Эвкой!!! Я ненавижу их!

— Тосенька! — У меня подкосились ноги. Дочери всегда повторяют ошибки матерей и получают сердечную травму или нечто в этом роде. Я должна немедленно ей что-нибудь сказать, потому что вид отчаявшейся Тоси действует на меня хуже, чем вид Златозубки Йоли в прошлом. — Тосенька, не переживай, хорошо, что это случилось сейчас, а не после вашей свадьбы…

— Ненавижу тебя! — завыла Тося и помчалась наверх. Я стояла возле лестницы и чувствовала себя, как… не скажу как. Не умею я разговаривать со своей дочерью, не умею утешить ее, ничего не могу сделать, чтобы ей стало легче. Ненавижу Якуба! А ведь он производил такое приятное впечатление: здравствуйте, пани Юдита, до свидания, пожалуйста, спасибо… Хорошо воспитанный молодой человек, и вот пожалуйста. Шила в мешке не утаишь! Пусть он только еще когда-нибудь мне попадется! О, я ему не завидую!

А потом произошло то, что должно было произойти именно сегодня, когда до отъезда Адама осталось всего три дня.

Если бы я вспомнила, как сама реагировала на подобные вещи, то не позволила бы Голубому пойти к Тосе. Но я словно забыла, как ходила по ночам курить на балкон, когда какой-то там Збышек или Стасик, да я уже и не помню, как его звали, начал встречаться с Элей или с кем-то еще, а я его больше жизни любила. К сожалению, память меня подвела, и, когда Адам, всунув голову в кухню, спросил, где его диски, которые он подготовил к поездке, я опрометчиво сказал, что их взяла Тося послушать.

А когда он пошел наверх к Тосе прояснить вопрос о пище духовной, я была занята внизу делами земными — готовила для Бориса клецки на вчерашнем курином бульоне, потому что собачий корм кончился, а в магазин мне ехать не хотелось. Я слышала только, как хлопнула дверь и Голубой сбежал по лестнице.

— Она дымит как паровоз! — Он побледнел от волнения.

— Что там дымит? — спросила я рассеянно, потому что клецки имеют свойство сильно пригорать, стоит только отвлечься.

— Тося курит! Брось, к черту, эту еду и сделай что-нибудь! Как-нибудь среагируй!

— Не ори на мою мать! — крикнула Тося. Топот ее ног раздался сразу же, как Адам спустился.

Я отвернулась от плиты, на которой весело булькали клецки, и замерла. Еще никогда я не слышала, чтобы Адам говорил таким тоном, и не видела, чтобы Тося таким образом вела себя с Адамом. В мозгу вспыхнул красный сигнал тревоги: не вмешивайся, не реагируй! Как это так — ребенок курит, к тому же так нагло, не скрывая этого, в своей комнате? Почему Адам вошел к ней, почему она с нами не считается, почему она на него кричит, что мне делать? И по новой — не реагируй: если встанешь на сторону Адама, будешь против собственной дочери, если не поддержишь Адама, одобришь курение. Не реагируй. По-видимому, я побледнела.

— Тося, это правда? — спросила я, бездарно пытаясь сподобиться на некий объективизм, совершенно ненужный в данной ситуации.

— А не надо было входить ко мне в комнату! — крикнула Тося, а Адам развернулся и вышел из кухни.

Мне стало нехорошо. Когда-то это должно было случиться, но почему именно сейчас, почему сегодня?

— Тося, как ты разговариваешь с Адамом?

— Ты всегда на его стороне! — заявила моя дочь. У меня потемнело в глазах.

— Тося! Ты же говорила, что не куришь! Ты не имеешь права курить в этом доме! — набросилась я на дочь. — Я доверяла тебе… а ты…

— Никто меня не понимает! — закричала Тося, а у меня затряслись руки.

— Ты не должна кричать, — сказала я, извлекая из бездонных глубин, в которые провалилась со скоростью света, остатки здравомыслия, — очень тебя прошу, не повышай голос ни на меня, ни на Адама!