«Я у себя одна», или Веретено Василисы - [123]

"Наверное, это не просто больно, наверное, это очень больно, а то, что женщины боятся боли меньше, чем мужчины, — неправ­да. Это их, мужской миф, мы боимся боли не меньше, просто мы больше к ней готовы, мы ожидаем ее каждый день, каждый час, каждую минуту"[50].

Так это или не так — не знаю, но с "застрявшими" осколками рухнувших отношений мы действительно работали часто. Прощались и прощали, сами просили прощения. Не только возлюбленные или бывшие мужья получали подробные "письма" — старые подруги, с которыми "жизнь развела", в од­ночасье и бесследно исчезнувшие из семьи отцы, когда-то страшная и не­любимая свекровь, умершие в одиночестве учителя... Даже если в реально­сти уже нет никакой возможности завершить отношения (никто не знал, что виделись в последний раз, наши любимые — или мы сами — не потру­дились, побоялись, не нашли способа проститься, да мало ли), отношения должны быть завершены во внутреннем, душевном плане. Те, которые были, — потому что речь далеко не всегда идет о физической смерти или физическом же расставании. Разве не предъявляем мы претензий окружа­ющим людям просто за то, что они становятся не такими, как раньше? Раз­ве не трудно "перезаключать договоры" с мужьями, родителями, детьми, друзьями? "Что-то ушло", — говорим мы с горечью. А разве бывает, чтобы в отношениях с живым человеком вообще ничего и никогда не уходило? Да, мысль не нова, но принимать ее всякий раз трудно: никакие отношения не длятся вечно. В принципе, чтобы в один прекрасный день оказаться в новом — другом — браке, не обязательно разводиться и разъезжаться: лю­бые длительные отношения переходят в новое качество. Это если выра­жаться деликатно, а если погрубее — умирают в старом качестве и, возрождаются в новом.

Мне кажется — и многие работы моих героинь это подтверждают, — что без постижения "искусства терять" женщине невероятно трудно жить. Как ни странно. Казалось бы, хранительница домашнего очага, она так нужда­ется в стабильности и постоянстве хоть чего-нибудь! Но: "Три вещи даро­ваны нам, чтобы смягчить горечь жизни, — смех, сон и надежда"... "На­дежда — это когда ты чувствуешь, что то, что ты чувствуешь, не может продолжаться вечно". Не скажу, чьи слова: достаточно того, что это было сказано женщинами. А вот как говорила об этом одна из наших участ­ниц — веселая, разбитная Ирина, мать троих детей и бабушка одного вну­ка, да к тому же еще и директор туристического агентства:

"Жизнь полна потерь, что поделать. Женская — особенно. Смот­рите, ведь это мы теряем невинность — может, и невелика поте­ря, но почему-то же это называется именно так? А потом, когда рожаем, перестаем быть с ребенком одним целым, то есть опять как бы теряем, отдаем его в мир. Да что там, каждые месячные — это еще один неродившийся ребенок, тело словно оплакивает его... кровавыми слезами. Ну, и дальше: детей надо вырастить и отпустить. Надо потерять молодость и красоту, а потом и саму способность давать жизнь. И будем смотреть правде в глаза: большинство из нас переживет своих спутников, это объектив­ный факт, и мы все это знаем. И где бы мы были, если бы не были способны не только терять без конца то одно, то другое, а еще и воскресать, возрождаться? Я не думала об этом, пока не пе­режила клиническую смерть. Не было у меня никаких коридоров со светом в конце, но что-то очень изменилось. Стало больше ра­дости. Жизнь слишком хрупка, чтобы проживать ее на автопило­те. Не потеряешь — не найдешь, девочки".

А иногда у нас случались и прямые разговоры с "величественной дамой в черном" — так, кажется, где-то у Окуджавы. Страшно? Да не страшнее все­го того, что в реальности мы уже переживали. Ирина, например, была с ней близко знакома и поэтому начала свой разговор так.

—   Извини, буду говорить "на ты". Хоть это и не совсем прилично, иначе не могу: ты была совсем рядом. И знаешь, что я тебе ска­жу: спасибо. Спасибо, что не забрала. Спасибо, что научила уму-разуму. В сущности, благодаря тебе я теперь больше понимаю, что такое жизнь, время. Это ты меня научила. Я думаю, что своих близких я бы от тебя защищала зубами и когтями. Но у меня лично с тобой свои отношения, и тут я просто говорю спасибо.

—   Наконец-то слышу разумные речи. Учишь вас, учишь — один страх, никакого усвоения материала. Могу дать один совет...

—  Я спросить не решалась — знаю, как к тебе пристают с вопроса­ми. Но совет, конечно, приму и выполню.

—  Ты напрасно избегаешь кладбищ — вон у мамы сколько не была. Теперь тебе там бояться нечего, тебе будет светло и спокойно. Съезди, не ленись. Ты вполне здоровая женщина, не убудет тебя прибраться и посадить кустик-другой. Мама любила сирень, ты помнишь?

—  (Тут явно что-то происходит, потому что Ира начинает тихо-тихо плакать, не утирая слез; мы ждем — слезам, как и смеху, нужно время.) (Обмен ролями.)

—   Конечно, можно. Ты не виновата, что не успела. Ты теперь сама знаешь, что со мной все иногда бывает так внезапно! Но ты мо­жешь не спешить, дождаться весны, сухой погоды и поехать... Там действительно поет соловей, ты сядешь на лавочку и будешь вспоминать ее без вины и боли, легко. Тебе это нужно, поверь.