Я твой, Родина - [32]

Ой, Вася, милый, если бы не ты у меня, ничего бы я этого не вынесла. Не видал бы ты больше свою белобрысую Катеринку. Ты и не знаешь, как я люблю тебя! Ведь только раз, только раз целовала я другого. Это когда из Германии уже добралась до Бреста, меня зацапали гады и бросили в тюрьму. А когда в город ворвались наши и нас освободили, я поцеловала какого-то маленького артиллериста. Ты прости меня, Вася, но я была так рада, так рада. И все ходила по городу — тебя искала среди танкистов.

Теперь я знаю, что ты жив, любимый мой, и с утра до утра буду ждать твоих писем. А по вечерам хожу на горку провожать солнышко, как это делали мы с тобой когда-то.

Крепко, крепко целую тебя! Катя.

Как я тебя люблю!»

Николай прочитал все без передышки. Затем он положил письмо на стол и принялся подковыривать булавкой фитиль в гильзе снаряда, из которой была сделана лампа-коптилка. Ординарец, как пришел, хотел было подкладывать дрова в печку, но так и простоял с поленьями в руках. Черемных шумно высморкался в платок и взял письмо в руки:

— И почерк похож…

— Значит и характер похож, — уверенно сказал Николай и добавил: — Ты дай адрес, — напишем твоей Кате, что ее гвардии старшина скучает, лежит, бедняга, целыми днями в землянке без дела и почитать ему нечего.

Старшина не заметил иронии.

— Ну, нет, товарищ лейтенант! Обидится, что пожаловался. Катя — гордая…

— Правильно, Александр Тимофеевич. Все настоящие русские женщины гордые. И не надо их обижать всякими подозрениями. Так?

— Так. — Старшина собрался уходить, — Разрешите быть свободным?

— Писать ей будешь — от меня большой привет передай. А приедем домой — я у вас на свадьбе дружкой буду. Возьмете?

— Обязательно, товарищ лейтенант.

Пока они, долго не выпуская, жали руки, в дверь опять постучали. Вбежал Юрий. Старшина попрощался, и они с Юрием чопорно козырнули друг другу. Николай протянул Юрию только что читанное письмо.

— Взгляни-ка!

Юрий быстро пробежал его глазами, потом стал внимательно читать с начала до конца.

— Это кому пишут?

— Одному нашему механику. Тебя кто-нибудь так любит?

— Нет, — покачал головой Юрий. — А тебя?

Николаю хотелось поскорее узнать, как Юрий встретился с Соней. Не отвечая ему, он спросил:

— Ну, как Соня? Давай, садись, рассказывай.

— Ничего.

— Виделись? Что она говорит?

Юрий нехотя ответил:

— Прочитала мне нотацию за то, что я позывными радиостанции у себя на машине сделал «Соня».

— Да ну? На самом деле? Вот это ты здорово придумал! — засмеялся Николай.

— Что ж тут смешного? — обиделся Юрий.

— А как же? Конечно, смешно. Знаешь, раньше рыцари были — имя возлюбленной на щитах писали.

— Ну что же? Доблестные рыцари были! — раздраженно сказал Юрий.

Николай видел, что Юрий не в духе. Но все же сказал, придавая словам глубокое значение:

— А вот я читал — русские богатыри выковывали на своих щитах: «За Русь». И это были по-настоящему отважные воины. Получше твоих рыцарей воевали! Ну, ладно, не злись. А что она тебе посоветовала? Ты объяснил ей, почему так задумал?

— Что объяснять? Сама должна намек понять. Так нет. Правильно говорят, что женская душа — потемки. Говорит, надо, как у всех сделать что-нибудь ветренное — «Ураган», «Тайфун», «Шторм». Предложила мне «Вихрь».

— Ха-арошие позывные!

— Ничего хорошего. И будет только одно «хр — хр» слышно.

— Так можно «Вихорь» говорить, по-уральски — «Ви-и-хо-орь».

— Все равно мне не нравится.

— Ну сделай «Зефир» или «Эфир», чорт возьми. «Ночной зефир струит эфир»… Прямо как у классика будет.

Юрий взглянул с укоризной.

— Прошу тебя, не язви. Мы ж договорились с тобой, что будем друзьями. Я тебя взялся и немецкому обучать. Так давай жить мирно, без шпилек.

Николай передвинул на столе гильзу, подправил пламя и медленно сказал:

— Дружить я с тобой хочу. Но спорить мы все же будем иногда.

— Это почему же?

— Характерами не сходимся.

— Ну, да, — с оттенком иронии начал Юрий. — Ты старый фронтовик, и я в твоих глазах тыловая крыса… Ты воевал, а я танки ремонтировал…

— Че-пу-ха! Я не о том говорю. Можно быть в глубоком тылу и жить по-фронтовому. Вон у нас сталевары — есть такие, что для них завод — тот же фронт. Работают героически. А есть такие, что за уши вперед тянуть надо. — Николай размеренно и тихо застучал ладонью по столу. — Каждый командир должен, обязан в душе столько жару иметь, чтобы на всех подчиненных хватало. А ты…

— Гм. Ты хочешь сказать, что я спокойно отношусь к своим обязанностям, что не лезу на рожон, как ты, что я войну не люблю.

Погудина взорвало. Он видел, что Юрий понимает его, но противоречит из-за самолюбия. Николай встал и, повысив голос, сердито спросил:

— А кто же я по-твоему? Прирожденный головорез? Или воюю для своего удовольствия? А вся гвардия нашей бригады? Ты что думаешь — мы очень любим войну?

Николай почувствовал, что может наговорить Юрию обидных вещей и вспыхнет ссора. Он сдержал себя. Походил по землянке и заговорил уже спокойно:

— Да ты пойми, Юрка: все наши ребята еще больше тебя по мирной работе изголодались. Дерутся они с немецкими захватчиками так отважно только потому, что больше всего любят родину. И еще потому, что хотят уничтожить корень войны — фашизм. Я уже не говорю о мести фашистам, испоганившим нашу землю, о самой обыкновенной мести гражданина-патриота. А ты что? Ты вон девушку полюбил — и то не зажегся.