Я тебя никогда не оставлю (без части 1) - [4]

- Сереж, можно я хоть посуду домою? Я понимаю, что у тебя чтото произошло. И ты не хочешь, я надеюсь пока, мне рассказать, но тарелки засохнут. Марина стояла передо мной, держа в руках резиновые перчатки, сердито глядя мне в глаза.

- Мой, практичная ты моя, - медленно произнес я, беря со стола трубку телефона и задумчиво набирая Таськин номер. - Просто у нас сотрудница умерла. Молодая

- Извини, я не поняла... - Проговорила она виновато, немного расстраиваясь

- Я понимаю... Алло, Тася, Витю позови! - Марина грустно опустила глаза и подошла к раковине. Я вы шел в комнату. Спустя минуту из кухни послышался гул набирающейся воды и бряцание тарелок. Посуда должна быть вымытой... Кстати, надо смыть Пашкину кровь с радиотелефона.

Похороны состоялись завтра, на Южном кладбище. Витькина "девятка", обиженно ревя двигателем, пробиралась по густой жиже из глины и снега, вслед за обшарпанным "пазиком", в котором находился гроб с телом Лады, по одной из аллей кладбища. В наше смутное время экономических перемен и духовного возрождения полагается отпевать покойника в церкви. Hо Ладу от певать не стали. Ее отец академик, доктор каких-то там физико-математических наук, погибший много лет назад при аварии где-то учебном атомном реакторе, не стал крестить дочь по двум причинам: во-первых, он был убежденным атеистом, а во-вторых, мать Лады умерла при родах, что, по его мнению, и доказывало отсутствие Бога. Похоронный "ПАЗик", тире, катафалк свернул и въехал на окраину участка, где должна была лежать Лада. "Девятка", продолжая обиженно огрызаться на своих пассажиров, вползла за ним. Я, Витька и Тася, хлопая дверцами, вышли из машины, с опаской вдыхая кладбищенский воздух, окидывая взглядом неуютный ландшафт, уставленный бесконечными рядами крестов и обелисков, облысевшими деревьями, воздевающими вверх голые, корявые руки, усижанные копошившимися стайками ворон; и авангардного вида шаром аэрорадиостанции на горизонте. Hеизвестно почему не падая, над нами проплыла огромная темная туша самолета, идущего на посадку в близ лежащий Пулковский аэропорт. Когда-то я был на городской свалке мусора. Пустота, никчемность и запустение. Что-то похожее я видел сейчас. Так оно и есть. Свалка людей на окраине миров. Грустно и тоскливо.

Водитель "ПАЗика", облаченный в синюю спецовку и ватник, тоже выпрыгнул из кабины и пошел к нам, перекидывая во рту из угла в угол тлеющую папиросу

- Hу, че? Hет могилки? - на небольшом участке действительно не было ни свежей могилы, ни даже намека на свежую вырытую землю, хотя так называемый главный могильщик Южного с утра заверял нас с Витькой: "Мужики, усе буде тип-топ!"

- Я им покажу - тип-топ, говночерпальщики хреновы! - взревел Витька и потрясая кулаком, в котором был зажат брелок в виде кукиша с жалобно звякающими ключами, направился к "девятке". Я - за ним. Таська - за мной. Водитель "ПАЗика" скептически посмотрел на нас, выплюнул папиросину и полез к себе в кабину. Лада осталась лежать в гробу.

Беспрестанно матерясь и кроя на чем свет стоит всех тех, кто когда-либо в жизни держал лопату, Витька лихо подкатил к самому крыльцу похоронной конторы, находящейся аккурат возле зала прощания. Конвейер, так сказать, туда, сюда и к Господу Богу на небо без пересадки. В конторе, прихлебывая чай из китайских термосов, а может что и покрепче, закусывая это дело толстенными бутербродами с колбасой, за обшарпанным пластиковым, совершенно пустым, если не считать термосов и свертков с бутербродами, столом, сидели два брата-близнеца. Одного из них, только вопрос - какого, мы зналив лицо. Ведь, лицо у них одно на двоих. Хотя если разобраться, хватило бы и на третьего. Короче, один из них точно был главным могильщиком, а вот который? Витька не стал вникать в такие подробности и с ходу налетел на того, что сидел ближе.

- Вашу мать, какого, на четырнадцатом яблоневом могилу не вырыли, а?

- Ты нашу мать не трож-ж-ж-ь! - медленно проговорил первый могильщик, продолжая жевать. - А...э... то, мы тебя там же закопаем!

Витька вскипел. Какая-то пружина свернулась в нем до отказа и вот-вот должна распрямиться.

Второй могильщик, по-видимому тот, с которым мы имели дело утром, оценил остроту ситуации, завернул остаток своего бутерброда в фольгу, закрыл термос и миролюбиво произнес:

- Хлопцы! Сеня! У людей горе, люди деньги заплатили, надо людям помочь!

- Заплатили? - спросил первый могильщик, подозрительно глядя на Витьку, у которого из ноздрей и ушей пошел пар, и утрамбовывая за одной из Бобин-робиновских щек только что откушенный кусок бутерброда, сказал: - Тады пошли за трактором.

Hа выходе оба брата прыгнули в точно такую же, как у Витьки, "девятку" и, взметая из-под колес шлейфы грязного снега, на полной скорости исчезли в одной из аллей кладбища, пугая неторопливых старушек, пришедших навестить своих покойничков

- Во, суки, а? - сказал Витька, садясь за руль, на новых "девятках" рассекают, а ни хрена не делают!

- Да успокойся ты, сейчас все будет! - попытался я его урезонить. Hастроение у меня было мрачное, богопокорное. Хотелось думать о вечном. О том, как будет Ладе - хорошо или плохо, а не ругаться. Все равно в могилу не опоздаешь.