- Что это? - спрашивает Пастух.
- Что что, - переспрашиваю я, и мой голос срывается.
- Этот портфель в твоих руках - он спрашивает раздраженно, - Что-то похожее на бомбу или нечто вроде того. Так бережно. Там бомба? Ты хочешь взорвать Карвер, Нью-Гемпшир?
- Нет, - отвечаю я. - Это подарок. Сюрприз для отца. Он в Ротербурге, и я везу это ему.
Я встаю, отодвигаю стул. Ножки стула скребут по полу. Ребятки за другим столом встают тоже. Мое сердце молотит. Я сильно напуган. Бармен поворачивается к нам.
- Я хочу знать, что у него в портфеле, - говорит Пастух, обернувшись к бармену. У него низкий голос, как из преисподние.
Мы лицом друг к другу. Он ниже меня на голову, но намного сильнее. Широкие плечи. Мускулистая шея. Шрам на лбу над его правой бровью. Маленькие глазки втоплены в его лицо. Мое сердце бьется от страха, и я ощущаю пот, выступающий у меня на лбу.
- Да, Сир, в этом портфеле действительно что-то есть, - говорит он. Но он смотрит не на портфель, а на меня. Наши глаза встретились.
Я хватаю портфель и думаю об отце. Стою и не двигаюсь. Сердце собирается взорваться в груди, и легкие кричат от боли – нужно задержать дыхание, но я смотрю ему в глаза. Этот портфель только для моего отца и больше ни для кого, никто не заберет его у меня и не попрепятствует доставить его.
Я стою как дерево.
Я не сгибаем.
Я не отдам им портфель.
В конце концов, он отворачивает от меня глаза и отступает в сторону с досадой на лице.
- Дерьмо в твоем старом портфеле, - говорит он, тряся головой.
- Эй, что за этим следует? - кричит маленький человечек из-за барной стойки. В конце концов, он уже не глодает телефонную трубку, но она все еще затиснута между челюстью и плечом. Последнее, что он все-таки хочет знать, что же происходит у него в ресторане.
- Да, ничего, Лук, - говорит Пастух и отворачивается от меня, уходя к своей шайке за стол.
Я выдыхаю, а потом набираю в легкие сладкий воздух. Он обдирает мне их изнутри. Сердце бьется все также напряженно, но удары смягчаются. Я беру портфель и выхожу наружу. Быстро. Не глядя по сторонам.
-----------------------------------
TAPE OZK007 0215 date deleted T-A
Т: Что произошло? Чем я могу тебе помочь?
(пауза 5 секунд)
Т: Что-то не так? Очевидно, ты расстроен – но в чем дело?
(пауза 10 секунд)
Т: Я не хочу выглядеть бесполезным грубияном, но могу помочь, если ты будешь говорить, если ты объяснишь.
(пауза 5 секунд)
Т: Мой мальчик – два пятьдесят по полуночи. Я сказал, что если ты начнешь, то я буду в твоем расположении в любое время дня и ночи. И это правильно. Вот почему я здесь. Но твое участие также важно. Ты должен помочь мне.
(пауза 10 секунд)
Т: Скажи мне – что не так? Очевидно, что-то неверно. Что? Я могу помочь.
(пауза 6 секунд)
А: Что будет дальше?
Т: А что ты полагаешь?
А: Вы знаете, что я полагаю.
Т: Объясни, пожалуйста.
А: Пустота. Все в пустоте. Если вы знаете, что они есть, наполните меня ими…
Он пробудился ото сна, словно вылетел ядром из пушки. Здесь и нигде. И теперь. Комната, кровать, холодный свет луны заполнял комнату. Он был в постели и ощущал холод простыни, но был привязан, изолирован, он существовал в неизвестной стране, в неизвестном мире, и не осознавал, кто он. Он был отрезан и связан во времени. «Кто я? Я – Адам Фермер. Но кто я?» Но Адам Фермер – это только имя и фамилия, слова, урок, который он выучил здесь в холодной комнате, и есть еще одна комната – с вопросами и ответами. Кто был такой Адам Фермер? Он не знал. Его имя могло быть и Кухонная Табуретка, или Подвальные Ступеньки. Адам Фермер был ничем – пустым зевком, исходящим из него и позади него, без постоянного руководства в нем. «Кто я? Адам Фермер». Два слова, и это все. Из него сочился пот – жидкость из его тела. Пижама промокла. Он лежал. Он все лежал, лежал, и иногда к нему подкрадывалась паника. Ему что-то говорили, и паника могла пройти, но только с таблетками и лишь через несколько отчаянных ночей, с уколами. Шприц приносил ему умиротворение.
Но в тот момент он был ранен, во власти паники, на скомканной простыне. Он плакал, стараясь направить свою душу в разные направления – в прошлое и будущее, но это не срабатывало. Лица проплывали, словно кружась на карусели, и исчезали раньше, чем он смог бы на них сфокусироваться, проваливаясь вниз, проносясь и исчезая.
Странные звуки наполняли комнату. И он слышал, как его рот сопел, легкие свистели, кости трещали. Его собственные звуки – стон, выходящий из его тела. Он пытался схватить что-нибудь из темноты, что-то иногда ухватывал, но это было ничем. Он был окружен ничем - здесь в постели и здесь в жизни. Что такое жизнь – чья она? Кому она принадлежит?
Т: Мы уже заполнили немало пустот. Или ты не помнишь?
А: Не достаточно. Не достаточно.
