Я сочинил когда-то песню - [24]

Свои ордена?

Три ордена Славы

Большого пути.

И веер медалей

Звенит на груди.

На знаки державные

Любо смотреть.

Хотел бы тебя я.

Как должно,

          воспеть.

— От Волги

          до Шпрее

Прошел я бои…

Но, честно скажу,

Ордена не мои!..

Дружок мой,

Служивый,

Окопный

Солдат…

Была гимнастерка его

Без наград.

Лишь пот

       сорок первого года

На ней

В боях

       проступал

И темней

         и жирней.

Под Минском

            из пекла

Меня

      на спине

Волок он,

         как мог,

По кровавой стерне…

Меня

      дотащил,

А себя

       не сумел.

Хоть силу

          лет нá сто

Он в теле имел!

А вот не пришлось

До победы дожить

И эти награды

В боях заслужить.

Но если б меня он

Под Минском

            не спас,

На мне б ордена

Не звенели сейчас.

Так чьи же награды?

Выходит — его.

Была бы

         в придачу к ним

Жизнь у него!

1945

«Вдохновенье завтрашнего дня…»

Вдохновенье завтрашнего дня,

На каком пути ты ждешь меня:

Может, веткой где-нибудь в саду

Ты меня коснешься на ходу?

Может, майским ливнем ты придешь,

Может, в стих звездою упадешь?

Может быть, ты залетишь в мой дом

Материнским ласковым письмом?

Вдохновенье завтрашнего дня,

Может, здесь ты, близко от меня,

Или, может, в стороне другой?

Может, надо гнаться за тобой,

Может, камнем, где степная тишь,

На могиле павшего лежишь?..

1945

Баллада о русском солдате

Здесь, в этом пестром цветнике,

У входа в сад,

С гранатой в бронзовой руке

Стоит солдат.

Цветет петунья у сапог,

Алеет мак,

Плывет над клумбами дымок…

А было так:

Атака!

       Ярость канонад.

Атака!

       Пять часов подряд

От клена к явору — броском,

По зарослям —

            ползком!

Лесок огнем прострочен весь,

Враги — на большаке,

Висок

      в крови,

            а надо лезть

С гранатою в руке

К броневику,

            что перед ним

Полнеба заслонил.

И он движением одним

Что было сил

Взмахнул рукой,

               шагнул…

                   и встал

На этот пьедестал!

Земли израненной клочок

Исчез в тот миг —

И вот у бронзовых сапог

Цветет цветник.

И бронза вечная хранит

Руки изгиб

И чуб,

      что жарким ветром взвит,

Ко лбу прилип.

Недвижным,

            бронзовым,

                     литым,

На сотни лет

Остался, может, он таким?

Но нет!

Он здесь, в толпе,

               он среди нас.

Солдат-герой,

Он тоже смотрит в этот час

На подвиг свой.

Глядит

На выточенный шлем,

На блеск погон,

И невдомек ему совсем,

Что это — он!

1945

Послевоенный первый год

Спешит солдат

             домой

                   с войны,

Встречай служивого, Петровна!

Но нет

       ни дома,

               ни жены, —

Одни обугленные бревна.

Окошка нет,

          чтоб постучать,

И крыши нет

            как не бывало,

И не с кем

          разговор начать,

Чтоб хоть узнать,

            что с жинкой стало.

Ведро

      помятое

               в углу…

Не знал,

       что так он к ней вернется,

Что не на фронте,

                а в тылу

Снаряд

         смертельный разорвется.

И вдруг

         откуда-то

                  стремглав,

Измученная и худая,

Его,

      хозяина, узнав,

Собака

       выскочила,

                лая.

Она неистово визжит,

Глядит в глаза

            с тоской щемящей,

И руки лижет,

             и дрожит,

И к обгоревшим стенам

                     тащит

Какой-то байковый халат.

Корзинка

Или ящик, что ли…

И замечает вдруг солдат

Трех

      мокрых,

            крохотных щенят,

Рожденных час назад, не боле.

И мать,

         что прежде никого

К щенкам не подпускала близко,

Упорно тянет к ним его

С доверчивым и тихим визгом.

И рада так ему она

И так вокруг него хлопочет,

Как будто успокоить хочет:

А может быть,

               жива жена!..

Солдат махорку достает,

Как бы почувствовав подмогу.

Послевоенный трудный год.

Жизнь начиналась понемногу.

1945

«Товарищ, вспомни, как с тобой…»

Товарищ,

         вспомни,

                как с тобой

В Ростов вернулись мы.

Пожар на улице Сенной

Среди тревожной тьмы,

Наш искалеченный вокзал,

Метель кружит золу,

Проломы стен,

            сплетенья шпал

И трупы на углу,

Мы спали,

Подстелив шинель,

И был короток сон,

И билась яростно метель

В щербатый дикт окон.

Топтали дети

            к Дону

                  путь,

Чтоб в проруби

               потом

Водицы

         мутной

               зачерпнуть

Простреленным ведром.

Пайковый мы делили хлеб,

Пустой варили суп,

И дом был

         холоден и слеп,

И пар струился с губ.

В углу

Последних дров запас.

Коптилки едкий дым…

Но был я

         в эти дни

                  как раз

Счастливым,

Молодым.

1947–1973

«Спросил я в Севастополе…»

Спросил я в Севастополе

Старушку:

— За что вы любите

Сожженный этот город,

Где зданий,

          в пепел

                рухнувших,

Осколки,

Где каждый камень

В шрамах и рубцах?

Ответила она

Неторопливо:

— Скажи,

Какая мать

Разлюбит сына

За то,

      что он домой

                  из пекла боя

Вернулся

          с искалеченным лицом?

1946

«Поднимается парень…»

Поднимается парень

По шатким лесам.

Он шагает к заре,

Он идет к небесам…

Где, от извести сед,

Поднимается он,

Там стеклянный рассвет

Вставлен в рамы окон.

Там узорной резьбой

Оживает гранит.

У него под рукой

Даже камень немой

Говорит!..

Кто он? Зодчий?

Не то.

Может, каменщик?

Нет!

Для меня этот парень —

Поэт.

Севастополь не строят:

Вернее всего —

Как гранитную песню

Слагают его!

1946

Артек

Артек, Артек, кремнистый мыс,

Вечерний звон цикад,

Над морем острый кипарис,