Я - снайпер Рейха - [2]

Около Ворошиловска полк закрепился. В последующие шесть месяцев в него поступала новая материальная часть, а численность бойцов была восстановлена за счет новобранцев. Если сравнивать с битвами, через которые 144-й полк прошел зимой, то здесь он имел дело не более чем с мелкими перестрелками и беспокоящим огнем противника. Кроме этого, лишь иногда случались столкновения между боевыми патрулями и позиции полка изредка подвергались артобстрелам. Но зато постоянной была угроза со стороны русских снайперов, чьими жертвами в основном становились только что прибывшие в полк неопытные новобранцы. Из-за недостатка в тяжелых пехотных орудиях немцы оказались в немалой степени беспомощными перед лицом этого феномена. Лишь в крайне редких случаях им удавалось засечь позицию русского снайпера и выстрелить по нему из средних пехотных орудий, таких как минометы, пулеметы и легкие противотанковые пушки.

Было очевидно, что полку требуются собственные снайперы.

Глава первая. ПЕРЕСТУПИТЬ ЧЕРТУ

Солнечное летнее утро на Восточном фронте только начинается. В сыром рассветном воздухе ощущается пряный запах земли и травы. Но снайпер не обращает внимания на природу вокруг, он не может себе позволить сейчас отвлечься на это. Все его чувства напряжены. Он напоминает хищника, выслеживающего жертву. Глядя в бинокль, он снова просматривает подступы к русской линии фронта. Где-то там находится хорошо замаскированная позиция его врага, русского снайпера, который за последние несколько дней убил девять его товарищей. Этот русский должен быть профессионалом, потому что я уже два дня безрезультатно ищу его позицию. Но когда пуля этого снайпера на рассвете поразила девятого стрелка, меня охватила уверенность, что я смог определить примерное направление, откуда был сделан выстрел.

Вот, наконец, и признак, который выдает врага. Внизу у края кустарника пучки травы расположены как-то неестественно. Мой пристальный взгляд сконцентрировался на этой точке. Да, именно здесь он и укрылся. Я почувствовал прилив адреналина, когда распознал неясные черты оптического прицела и винтовочный ствол, на дульном срезе которого вдруг мелькнула вспышка. Оглушенный грохотом выстрела, я смог увидеть пулю, летящую в меня. Я лежал, словно парализованный, и не мог спастись. С глухим ударом пуля вошла мне прямо в середину лба, и моя голова и мысли разорвались во вспышке света.

В этот самый момент я прихожу в себя, вырываясь из глубокого сна. Мое сердце бешено колотится. У меня такое чувство, что я только что вернулся из сурового 1944-го в сегодняшний день. Медленно я заставляю себя собраться, но даже и не думаю о том, чтобы поспать еще хоть немного. Через открытое окно спальни до меня доносятся приглушенные звуки ночи и воздух, такой приятный и свежий, каким он может быть только в начале лета. Я встаю, подхожу к окну и глубоко втягиваю ночной воздух в сжавшуюся грудную клетку.

Сделав несколько вдохов и выдохов, я задерживаюсь взглядом на силуэте зальцбургских Альп, над которыми висит тревожно красивая луна. Такая же ясная, как луна, висевшая над русской степью в конце лета, когда крохотный поезд с пополнением, боеприпасами и провиантом для фронта с грохотом несся через бескрайнее пространство. Я вспомнил, как сидел у открытой двери вагона и был полон напряженного нетерпения перед приближающейся солдатской жизнью. «Мы были несчастными безрассудными желторотыми птенцами», — сказал я себе, и прошлое само ворвалось в мои мысли. Как и много раз до этого за все прошедшие годы, эпизоды из моей военной жизни сами возникали перед глазами. Некоторые из событий, происшедших пятьдесят лет назад, вставали в памяти столь отчетливо, словно они случились вчера.

Родившись в семье плотника в сентябре 1924 года, я вырос в деревне федеральной земли Зальцбург. Я провел беззаботную юность, воспитываясь на консервативных ценностях — таких как патриотизм, исполнительность, верность долгу и покорность властям. Именно то, что эти убеждения были столь глубоко в меня заложены, позволило мне принять свою дальнейшую судьбу с таким фатализмом. Я собирался во всем пойти по стопам отца и изучал ремесло плотника, чтобы в один прекрасный день самому стать во главе семейного бизнеса. Грядущую военную службу я воспринимал одновременно и как обязанность, и как честь, поскольку солдаты пользовались значительным уважением в обществе. Воинская служба рассматривалась молодыми людьми как увлекательное средство обрести жизненный опыт, дающий им новые основания для самоуважения и чувство достигнутой зрелости. Я был продуктом социальных и политических условий своего времени. Мое детство прошло под влиянием и контролем строгой идеологической политики Третьего рейха, которая культивировала чувство национального самосознания, консервативные идеалы и готовность к военной службе — особенно среди молодых людей, — преследуя свои политические цели. И это было естественным для молодого человека моего возраста пойти добровольцем в войска Вермахта, чтобы поддержать устремления своего правительства силой оружия.

Спустя почти три года войны, когда Вермахт шел маршем от одной победной кампании к следующей, многие молодые люди буквально боялись упустить свой шанс принять участие в боях, поскольку, согласно пропаганде того времени, последняя победа была уже на видимом отдалении. Для деревенских юношей, ничего не знавших о суровых и безжалостных реалиях войны, осенний день 1942 года, когда они заявили о своем порыве пойти на военную службу, был предметом особой гордости. Мэр произнес короткую речь о службе земле отцов и о героической борьбе против большевизма. Оркестр пожарной бригады весело играл им, и несколько красавиц из Союза немецких девушек прикрепили маленькие букеты на лацканы будущих героев. Мысль о возможности оказаться убитым или стать инвалидом не приходила в голову ни одному из них, но шесть из молодых людей, гордо позировавших для группового портрета, погибли за два последующих года. Впрочем, до этого было еще далеко. Через несколько месяцев они прибыли на службу, полные самых радужных надежд.