Я смогла все рассказать - [62]

Сначала все было неплохо. Я надеялась, что мне удастся там отдохнуть и набраться сил. Девочки, Мелисса и Люси, могли проводить со мной почти все время. Наконец-то мне удалось выспаться. Затем все резко изменилось. Я должна была целыми днями сидеть в палате одна, с дочками могла видеться только по вечерам в течение десяти минут. Ко мне не пускали посетителей, не давали говорить по телефону, запрещали читать письма. Это было поистине ужасно. А главное, я не могла понять, зачем со мной так поступают. Почему со мной обращаются, как с заключенной?

Будучи в отчаянии, я сказала, что моя мать очень больна, и мне разрешили ей позвонить. Я рассказала ей, что произошло, и умоляла спасти меня. Я сказала, что мне очень страшно и что я нуждаюсь в ее помощи. Какой же я все-таки была дурой! Неужели после стольких лет я все еще надеялась на ее помощь?

По голосу мамы я поняла, что ей доставляет явное удовольствие отказать мне в помощи.

– Ты сама во всем виновата, – сказала она, – сама и расхлебывай.

Да, она меня ненавидела.

Дозы препаратов были увеличены. Одни таблетки я принимала, чтобы заснуть, другие – чтобы проснуться. Таблетки, таблетки, горы таблеток! Роберт отказался забрать меня из клиники, он сказал, что лечение мне «пойдет на пользу».

Я и правда чуть не сошла с ума в клинике. Весь персонал видел, в каком я была состоянии: истеричная женщина, не желающая выполнять предписания врачей. Я отказывалась принимать лекарства. Я не желала все время лежать. Я хотела проводить с детьми больше десяти минут в день. Я хотела домой.

Шесть долгих тяжелых месяцев провела я в клинике. Однажды Роберт, когда пришел меня навестить, сказал, что собирается добиться опекунства над Мелиссой и Люси, продать дом и переехать жить в другое место. Юридически он имел на это право, так как удочерил Мелиссу.

– Так будет лучше, – уверял он. – Я уже подыскал твоей дочери подходящую школу. Это школа-интернат при монастыре. Мелисса будет жить и учиться там, а домой приезжать только на выходные.

«Твоя дочь» – вот как выразился Роберт, и так же он относился к Мелиссе. Я была поражена.

– Ты не посмеешь, – сказала я. – Я тебе не позволю.

Я пыталась говорить угрожающим тоном, но Роберт не сомневался, что добьется своего. Как я могла ему помешать, находясь в психушке?

Я написала моему солиситору[13]. Медсестра отказалась отправить письмо, так что пришлось просить одного из пациентов тайком опустить его в почтовый ящик. Солиситор сразу же приехал навестить меня и немедленно наложил запрет на продажу нашего с Робертом дома. Он также добился того, что Мелиссу и Люси признали лицами, находящимися под опекой суда, чтобы Роберт не смог их никуда увезти. Мне сразу стало спокойнее. В конце концов солиситор выяснил, что я, вопреки заверениям Роберта и администрации, вовсе не обязана находиться в клинике против собственной воли. Я вольна уйти домой, когда мне вздумается.

На следующий же день я выписалась из клиники. Был уже июль семьдесят седьмого года, как раз завершались празднества в честь двадцатипятилетия царствования Елизаветы Второй. Я пропустила все веселье, народные гулянья, визит королевы, но зато наконец-то вернулась домой, к детям.

Наш с Робертом брак еще агонизировал некоторое время, прежде чем рухнуть окончательно. Накопилось слишком много неразрешимых проблем. Не спорю, виноваты были обе стороны. Свою роль сыграла и моя зависимость от антидепрессантов, в которой я оказалась по вине докторов. В итоге мы с Робертом развелись, и я вновь стала матерью-одиночкой.

Глава двадцатая

Мне снова предстояло начать жизнь с чистого листа, но я была слишком усталой для этого. Я часто чувствовала себя нехорошо. А однажды потеряла сознание в супермаркете.

Мой лечащий врач, которого сразу же вызвали, сказал, что так мой организм посылает сигналы бедствия. По его словам, нужно было немедленно прекратить прием транквилизаторов, антидепрессантов и прочих медицинских препаратов. Этот же врач пару лет назад заявил, что я никогда не смогу жить без антидепрессантов. Он же утверждал, что эти таблетки совершенно безопасны и не вызывают привыкания. И он же их прописал. Сначала мне действительно стало лучше, прекратились истерики, я перестала плакать без причины. Теперь, несколько лет спустя, он говорил, что я должна резко бросить их принимать. Ну и как, интересно, я должна была это сделать?

Но, как бы там ни было, я всегда выполняла предписания врачей. Первые два дня все было хорошо, но на третий я проснулась в холодном поту. Меня охватила сильная паника, я дрожала так, что не могла встать с кровати. Весь день все вокруг казалось мне иллюзией, я представляла, что смотрю на себя и на все происходящее со стороны. Ночью меня мучили кошмары. Мне снилось, что стены комнаты надвигаются на меня, и я проснулась в ужасе, но не могла понять, чего именно боюсь. Несколько следующих дней ужас чередовался с паникой, паника сменялась приступами тошноты и сильным ознобом. В какой-то момент я, полностью обнаженная, выбежала в сад и принялась руками рыть нору. Потом стала биться головой о стены. Перед глазами все расплывалось. То я не могла заставить себя пошевелиться, то, наоборот, носилась по дому как одержимая. Шестую ночь я провалялась на полу в туалете, хватаясь руками за трубы. Мне очень хотелось умереть.