Я слышу все… Почта Ильи Эренбурга, 1916–1967 - [43]

Как «пехотинец» одного с Вами взвода, я могу лишь гордиться Вами, учиться у Вас и желать Вам сил и здоровья для написания еще таких же глубоких и горячих статей. Исполать Вам, наш дорогой Илья Григорьевич.

Ваш А.Игнатьев.

Впервые (с ошибкой в тексте) — ЭВ. Подлинник — ФЭ. Ед.хр.1612. Л.2.

114. А.А.Ахматова

<Из Ташкента в Москву;> 30 мая 1944

Дорогой Илья Григорьевич!

Вот те точные сведения, которые я не могла сообщить Вам вчера.

В начале 1942 г. майор Виктор Ефимович Ардов[276] работал во фронтовой газете Северо-Кавказского фронта, которым командовал генерал армии Петров[277], высоко ценивший Ардова как газетного работника. За свою работу Ардов был награжден орденом Красной Звезды. В то же время у Ардова были личные столкновения с редактором газеты полковником Березиным[278], который дал ПУР’у[279] чрезвычайно пристрастный отчет о деятельности Ардова.

Можно предполагать, что вследствие этого Ардов, вместо того чтобы получить назначение — (ему обещанное) во фронтовую эстраду, был назначен репортером дивизионной газеты, где продолжает прозябать и по сей день. Таким образом Виктор Ефимович лишен возможности работать в области тех жанров, в которой имеет определенную литературную репутацию.

В настоящее время Виктор Ефимович находится на Первом Прибалтийском фронте: командующий генерал Баграмян[280], начальник политуправления фронта генерал майор Дребендев. Полевая почта 01632-В.

Еще раз благодарю Вас за готовность сделать добро и за Ваше отношение ко мне

Анна Ахматова.

Впервые — Б.Фрезинский. Эренбург и Ахматова // Вопросы литературы 2002. №2. С.259. Подлинник — ФЭ. Ед.хр.1243. Л.2.

115. И.Л.Альтман

<Москва,> 8/VI <19>44

Дорогой мой Илья Григорьевич!

Я был несколько дней в отъезде — пришлось сразу просмотреть газеты за неделю. Праздник — читать Вас в «Правде» и в «Красной Звезде» — сразу несколько вещей. «Рим»[281] — превосходен. Но я был очень взволнован «Мыслями о будущем» («Правда» от 29 мая). Как будто Вы заглянули каждому из нас в душу. «Философия Отечественной войны». «Философия современной истории». Credo. И снова — пророчество. Не одержимый Иезекиль — о нет! Не обреченный Иеремия — о нет! а глаз честный и беспощадный и голос нашего сердца, взгляд в будущее, сила интеллекта (души, сердца, мозга).

И снова — апостольство. Не предтеча: Иоанн Креститель и не один из 12 последователей. И то, и другое. Апостольство, как приказ души, веление совести. Это и есть литература.

Аналогии с библией и евангелием были бы излишни, если б не аналог в современной литературе или философии. Не вижу сегодня этого человека в нашей литературе. Вы — единственный и неповторимый, с большим, вероятно, немного уставшим сердцем. С зарубками. Таким я Вас люблю навсегда.

(Простите. Нельзя в наши годы объясняться в любви. Но любовь сильнее лет. Моложе и старше лет.)

В «Мыслях» не только все понимаю и «принимаю». Это мое, наше, выстраданное, много раз обдуманное. В «Мыслях» много недосказанного. Но и сказанного — достаточно. Sapienti sat![282] «Мысли» — это не «козеръ»[283], а кровь. В том месте, где Вы касаетесь духовного нашего превосходства, объясняя «подступы» к войне, напоминаете: «…но наши юноши не мечтали о войне». Вы напоминаете о беседах в рабочих клубах или на студенческих вечеринках «лицо человека, увлеченного наукой или вдохновленного любовью, далекого от мыслей о крови».

Мне тяжело вспоминать, но Вам — сказать можно. Когда я говорил сыну, Володе: «Милый, ты слушаешь лекции по философии в Университете — это хорошо; ты много читаешь — это хорошо; но не этим тебе придется как солдату драться с фашистами, почаще — в тир, побольше гимнастики — идет война», он умно смотрел на меня, не возражал ни мне, ни Аре Еф<имовне>[284], но про себя, вероятно, думал: «Старомодный папа! Ему мерещится новая война. Он еще не остыл за 20 лет от гражданской…». Он воспитывал себя морально, идейно, интеллектуально… И я вспоминаю Ваши слова, обращенные к Володе и его товарищам и подругам — помните? — под утро 1 января 1941 г. в 4 часа, когда Вы и Любовь Михайловна, я и Ара Еф<имовна>, Вишневский и София Кас<ьяновна>[285] все откуда-то пришли, а дома у нас царила молодежь… удивленно спрашивала она Вас, Всеволода <Вишневского>, меня, и как далеки были от них слова о том, что война будет, что именно в 41 г. немцы нападут на нас. Вероятно, некоторые думали, что мы преувеличиваем опасность! Вы правы: «Мы не оказались застигнутыми врасплох», но наше юношество не оказалось достаточно подготовленным. И поэтому — много было лишних жертв. Хотя — некоторая неизбежность… Не мы нападали. Со светлой душой пошли наши юноши добровольцами — защищать свою землю. «Папа, — сказал Володя, — я не хуже тебя». Ему и товарищам было по 17 лет. На днях нашему Володе минуло (бы) 20 лет… Мы с Арой Ефимовной почти не говорим об этом (как с Ириной о Лапине). Рана. Невозможно. Антокольский написал «Сын»[286], сказал хорошо, честно. Но лучше еще помолчать немного… И за эти строки о юношах — земной поклон Вам. Мне казалось, вы коснулись теплой ладонью мягких волос сына: он любил, мыслил страдал (а сейчас ходит к нам чудесная девушка Наташа — она потеряла Володю и брата).