«Я слышал, ты красишь дома». Исповедь киллера мафии «Ирландца» - [39]

Угроза в адрес «XX век Фокс» была продублирована и предупреждением студии «Коламбия пикчерс», переданном от профсоюза дальнобойщиков адвокатом Биллом Буфалино. Вот что об этом писал Бад Шулберг: «Будничным тоном говорилось, что студия «XX век Фокс» благоразумно отказалась от создания фильма, когда ее предупредили о возможных последствиях, и он [24] не сомневается, что и «Коламбия пикчерс» мудро последует ее примеру».

Глава 12. «Я слышал, ты красишь дома»

«Моя беспокойная полоса не кончилась. И, кажется, всю жизнь, пока я еще мог хорошо ходить на своих двоих, во мне не умирала цыганщина.

Работа в помещении профсоюза не требовала ежедневного присутствия и в любой день давала мне свободу быть там, где нужно. В те дни, когда у меня была подработка в центре города, я просто не ехал в профсоюз за грузовиком. Понемногу, по мере того как моя репутация упрочилась, я все чаще выполнял случайные поручения в центре города. Мне хватало на себя, и я заезжал и оставлял деньги Мэри и девочкам, в зависимости от того, сколько у меня было на этой неделе. За все дела в центре я получал наличными – даже в танцевальных залах мне платили наличными.

Однако, если я брал грузовик на день, никаких наличных не было. Невозможно воровать, если грузовик у тебя всего на один день. Нужно больше дня, чтобы создать систему, например, как с «Фуд Фэйр». Таким образом, я отправлялся в центр города и болтался в баре как бы ради подработки.

Я постигал азы у Тощей Бритвы и многих его людей. Вроде как они – ветераны, закаленные в боях на передовой, а я – рекрут, только что получивший форму. В глазах людей я оказался ближе к Анжело и его людям, чем к Расселу. Но предан я был Расселу. Просто видели меня больше с Анжело и его людьми, потому что они были в центре города, а Рассел в основном на севере штата. Анжело говорил, что одалживал меня Расселу, но на самом деле все было наоборот. Это Рассел одалживал меня Анжело. Рассел считал, что мне будет полезно пройти обучение и заслужить репутацию в центре города с людьми Анжело. Как-то раз Рассел назвал меня «своим ирландцем», и все в центре стали звать меня Ирландец, а не Чич.

После дела Шептуна я все время имел при себе ствол. Если я ехал в машине, он всегда лежал в бардачке. Однажды ночью, около двух часов, возвращаясь домой из «Никсон боллрум», я остановился на красный на темном углу Спринг-Гарден-стрит; уличный фонарь там был разбит. Я был один, и стекло у меня было опущено. Подошел молодой чернокожий и сунул мне под нос ствол. Я подумал, что, скорей всего, он и сломал уличный фонарь на углу, разбив лампочку. Это был его угол. И у него явно был сообщник, прятавшийся неподалеку и готовый ему помочь, и без оружия при себе. Тот, со стволом, потребовал у меня кошелек. Я ему сказал: «Конечно, но он в бардачке». Я сказал ему «успокойся» и «не делай ничего опрометчивого, молодой человек». Я потянулся к бардачку и взял свой курносый 38-й, который бандит никак не мог видеть, потому что мои широкие плечи закрывали обзор. И затем, когда я к нему повернулся, он ничего не мог видеть из-за моей большой руки и потому, что я двигался стремительно, как хвост того кенгуру. Он протянул пустую ладонь, как он думал, за кошельком. Я выстрелил ему в коленную чашечку, а поскольку он не отставал, я выстрелил ему в другую коленную чашечку. Когда я оторвался, то увидел в зеркале заднего вида, как он катался по улице, а его приятель бежал прямо по Спринг-Гарден-стрит. Что-то мне подсказывало, что его приятель бежал не за подмогой и не за подкреплением. И что-то мне подсказывало, что тот, катавшийся по земле, не побежит больше никогда. С этого момента каждый раз, делая шаг, он будет ощущать то, что осталось от его коленных чашечек, и вспоминать обо мне.

Но потом я от греха подальше избавился от этого 38-го. Если держать ствол в автомобиле или дома, то лучше совершенно новый, из которого ни разу не стреляли. Так он за собой ничего не потянет. Со старым никогда не известно, не был ли он когда-нибудь в деле, о котором ты даже не подозреваешь. Поэтому я всегда рекомендую покупать совершенно новый ствол, из коробки.

Я потихоньку набирался опыта в ростовщичестве, давая все большие суммы. Люди знали, где меня найти, и приходили сами. Мне больше не требовался грузовик, чтобы объезжать клиентов. Подошли к концу дни десятидолларовых ссуд официанткам из закусочных «Уайт Тауэр».

У меня был один парень, которому я дал денег и который от меня бегал. Я нигде не мог его найти. Не то что навара, вообще ничего. Однажды вечером во «Френдли» один из ребят сказал мне, что парня, которого я искал, видели в баре Гарри «Горбуна» Риккобене. Когда я нашел его в баре Гарри за игрой в карты, он сказал мне, что у него умерла мать и что на похороны ушли все деньги, которые он копил, чтобы отдать мне. Я посочувствовал парню, вернулся во «Френдли» и сказал Тощей Бритве, что нашел парня у Гарри. Тощая Бритва спросил: «Ты получил хоть часть своих денег?» Я сказал: «Пока нет». Тут Тощая Бритва говорит: «Молчи. Дай догадаюсь. У него умерла мать». Я говорю: «Да, бедный парень. Думаю, ты слышал». Тощая Бритва говорит: «За десять лет его чертова мать умирала не меньше десятка раз».