«Я слышал, ты красишь дома». Исповедь киллера мафии «Ирландца» - [35]

Я связался с Шептуном и назначил ему вечером встречу якобы для того, чтобы обсудить предстоящее дело.

На следующее утро он стал героем первых полос газет. Его обнаружили лежащим на тротуаре. Он был застрелен в упор из пушки 32-го калибра, которую полиция обычно называет дамским пистолетом – он удобнее в обращении, легче, с меньшей, чем даже у 38-го, убойной силой, но если надо, разит наповал. Крохотная дырочка, но в нужном месте. А самое главное – куда меньше шума, чем, скажем, от 45-го. Иногда шум необходим – к примеру, днем, чтобы распугать прохожих, но бывает, что шум совершенно ни к чему – если дело ночью. К чему тревожить мирный сон горожан?

Как утверждали газеты, он пал жертвой неизвестного убийцы. Свидетелей, разумеется, никаких. И теперь, когда он лежал, растянувшись поперек тротуара, деньги ему точно были уже ни к чему. После этого я никак не мог найти «дамский пистолет», тот самый, что Эдди Райс однажды дал мне припугнуть джерсийского Ромео. Видимо, где-то потерялся.

То утро я так и просидел, уставившись в газету. Наверное, долго сидел, точно больше часа. И все думал: «А ведь это мог быть я».

Если бы не Рассел, на месте Шептуна был бы я. Шептун отлично понимал, на что шел. Я ведь ни о каких гангстерах-евреях, владельцах «Кадиллака», не знал. Я считал их просто евреями. А Шептун хотел меня подставить. Мне было уготовано стать тем самым единственным подозрительным типом, кого гангстеры-евреи засекли и немедленно прикончили, выполни я заказ. В итоге Шептун избавился бы от конкурентов, причем почти бесплатно, а гангстеры-евреи – от меня.

А вообще, выгори это дельце или нет, мне в любом случае была уготована печальная участь. И если бы не Рассел, меня просто давным-давно отправили бы в преисподнюю, и некому было бы сейчас сидеть здесь и обсуждать былое. Этому человеку я был обязан жизнью. И отнюдь не в последний раз.

Правила игры Шептун знал назубок. И нарушил их – только и всего.

Когда я в конце концов оторвал задницу от стула и отправился в «Френдли», то сразу заметил, как уважительно отнеслись ко мне сидевшие с Тощей Бритвой. Тощая Бритва поставил мне выпивку. Я пошел в «Вилла ди Рома» доложить Анжело. Он был доволен. Заказал для меня обед и предупредил, чтобы в следующий раз был осмотрительнее. И еще сказал, что Шептун знал, на что шел, и был ненасытным жадюгой.

К нам подсели еще двое. Анжело представил меня Кэппи Хофману и Вуди Вайсману. Это и были те двое евреев, с которыми Анжело держал «Кадиллак». Они были само дружелюбие, оба очень воспитанные и симпатичные. Когда Анжело ушел вместе с ними, я остался посидеть в баре в первом зале. Тот самый бармен, который вчера запирал за мной дверь, не взял с меня ни цента за выпитое мною вино. Даже официантки поняли, что все здесь меня вдруг зауважали, и стали ко мне клеиться. Всем им я отстегнул вполне приличные чаевые.

Вышло так, что за те сутки, пока я встречался с Анжело и Расселом, потом снова с Анжело, потом с Шептуном, я едва не забыл о том, что у меня есть дом, куда не мешало бы захаживать. Иными словами, теперь меня как-то не тянуло домой, не то что прежде.

Стоило мне переступить черту, шагнуть в новое окружение, как время субботних исповедей кончилось. Как и воскресных богослужений, на которые мы ходили с Мэри. Все вдруг одним махом изменилось. Я все глубже и глубже погружался в жизнь даунтауна – центра Филадельфии. Я плохо поступил, что бросил тогда своих дочерей. Это было самой большой ошибкой в жизни. Но, как говорится, бросать жену и детей всегда некстати.

Я снял комнатку неподалеку от заведения Тощей Бритвы и перевез туда свой скарб. Я ходил на работу в местное отделение профсоюза, по-прежнему давал уроки танцев, но все чаще и чаще стал выполнять заказы итальянцев из центра города. Я был в деле. Я стал частью нового окружения».

Глава 11. Джимми

Вне сомнения, кое-кому нынче нелегко оценить и осмыслить взлет и падение Джимми Хоффа, считая от пика его славы и до самой его гибели – эти два десятилетия с середины 50-х по середину 70-х.

Если на пике славы он по праву считался самым выдающимся профсоюзным лидером страны, то как это воспринимается сегодня, когда большинство толком и не знает своих профсоюзных лидеров? Все эти профсоюзные дрязги? Эти бесчестные профсоюзные войны? По части популярности место профсоюзных войн ныне заняли решающие удары мастеров бейсбольного мяча и вопрос о том, сократят ли очередной бейсбольный сезон и кто станет чемпионом США по бейсболу в текущем году. Между тем за два первых послевоенных года, когда Фрэнк Ширан пребывал в поисках постоянной работы и обзавелся семьей, в стране произошло в общей сложности 8000 забастовок, охвативших 48 штатов. То есть в среднем по 160 забастовок в год на один штат США, а кроме того, были и общенациональные забастовки.

Сегодня Джимми Хоффа знают в основном потому, что он стал жертвой дерзкого похищения, самого позорного в истории Америки. И все же за двадцатилетний период не найдется американца, который не знал бы, кто такой Джимми Хоффа, как и того, кто не знал бы, кто такой Тони Сопрано. Подавляющее большинство американцев узнали бы его даже по голосу. С 1955 по 1965 год Джимми Хоффа ничуть не уступал Элвису Пресли по популярности, а с 1965 по 1975 год вполне мог потягаться по этой части с «Битлз».