«Я слышал, ты красишь дома». Исповедь киллера мафии «Ирландца» - [113]

У меня есть небольшая комната в доме престарелых. Я держу дверь открытой. Я не выношу, когда дверь закрыта».

Послесловие

Я слышал, как адвокат Фрэнка Эмметт Фицпатрик сказал Фрэнку на одном из празднований дня рождения Фрэнка: «Фрэнк, ты несносен с телефонной трубкой в руке. Тебя не волнует, засадят ли тебя в тюрьму. Пока у тебя в камере будет телефон, ты будешь счастлив. Даже не поймешь, что ты в тюрьме».

За годы работы с Фрэнком Шираном над этой книгой он неоднократно звонил мне почти каждый день, в любое время, и говорил практически обо всем. И почти обо всех, о ком он говорил, он говорил как о «хороших людях». Почти каждый наш разговор он заканчивал словами: «Все отлично». Я всегда мог сказать, когда он на секунду задумывался, прежде чем в чем-то признаться, – напряженность, объем и нервная энергия его социальной активности возрастали. Время от времени он пытался отречься от того, что сказал. Однако в конечном счете нервы у него успокаивались, и он чувствовал себя спокойным, даже довольным, после того как признавался, кому-то что-то рассказав.

Фрэнк особенно нервничал при приближении запланированного нами дня поездки в Детройт на поиски дома, в котором был убит Джимми Хоффа.

В феврале 2002 года я повез Фрэнка в Детройт. В то время он жил один в квартире в пригороде Филадельфии. Он сказал мне, что с недавних пор его мучают кошмары, в которых мешались военные эпизоды и воспоминания о людях из его жизни в мафии. Просыпаясь, он начал «видеть» этих людей и назвал их «химическими людьми», считая, что те грезятся из-за приема лекарств. «На заднем сиденье два химических человека. Я знаю, что они не настоящие, но что они делают в машине?»

Поездка на запад через Пенсильванию и Огайо в Мичиган превратилась для меня в кошмар, когда он проснулся. Если он не говорил о «людях», он критиковал мое вождение. И я сказал ему: «Фрэнк, хорошо только, что ты здесь со мной в машине, а не звонишь мне по телефону». К счастью, он рассмеялся.

Поездка заняла два дня. В мотеле в первую ночь он заставил меня не закрывать дверь между нашими номерами. После выхода из тюрьмы он не хотел оставаться один за запертой дверью. На следующий день в машине он хорошенько поспал и стал получше. Я начал думать, что ему и нужно только хорошенько выспаться, что в квартире ему редко удается.

Когда я увидел очертания Детройта, я его разбудил. Он посмотрел на горизонт и буркнул:

– У тебя есть инструмент?

– Что? – спросил я.

– Инструмент, – настаивал он.

– Что ты называешь инструментом?

– ИН-СТРУ-МЕНТ, инструмент.

Он сложил пальцы, показывая пистолет, словно стреляя в пол.

– И что бы я делал с инструментом?

– У адвокатов есть инструменты. Им легко получить разрешение.

– У меня нет, – закричал я в ответ. – Ты знаешь, я был бы последним человеком, у которого он был бы. Для чего тебе инструмент?

– У Джимми здесь были друзья. Они знают, что я на другой стороне.

– Фрэнк, что ты пытаешься сделать? Испугать меня? Никто не знает, что ты здесь.

Он хмыкнул, а я начал прикидывать возраст бывших детройтских соратников Джимми. Едва я сел за руль, как мне представились «друзья» Джимми, если таковые еще живы, гонящиеся за нами в инвалидных колясках.

Когда мы добрались до нашего мотеля, я с облегчением встретился и познакомился с Джоном Зейттсом, бывшим сокамерником Фрэнка и человеком, который в 1995 году собирался написать книгу с обвинением Никсона в убийстве Хоффа. Он приехал из своего дома в штате Небраска, чтобы встретиться и выказать Фрэнку уважение, и собирался ночевать в комнате Фрэнка. Он менял повязки на пролежнях Фрэнка. В тот вечер за обедом в стейк-хаусе Фрэнк посмотрел на меня и подмигнул. «У тебя есть инструмент?» – сказал он, и оба они засмеялись. Фрэнк сказал мне, что Джон был военнопленным во Вьетнаме. В ту ночь я был заворожен историей побега Джона из Вьетконга. По всему его торсу шли длинные шрамы. Вьетконговцы любили резать кожу заключенных, потому что определенный вид мух откладывал яйца в открытую рану. Джон видел, как личинки насекомых вылезали из его тела многие годы спустя.

В ту ночь, лежа в одиночестве в своем номере в мотеле, я подумал, не слишком ли долго я ждал этой поездки в Детройт. Я знал, что не стоит полагаться на помощь Ширана в поиске дома. На следующее утро я попросил Джона помочь нам, но он не знал, где находится дом. Это не входило в фантастическую версию, над которой он работал с Фрэнком в 1995 году, а у меня с собой были заметки и общие указания, которые Фрэнк дал во время редакционного совещания «Фокс Ньюс». Удивительно, но в 2002 году они были почти столь же четки, как в 1975 году. В моих записях не хватало только указания на последний поворот налево на улицу против упомянутого пешеходного моста. Оказалось, что пешеходный мост был справа от поля для гольфа. Я проехал несколько кварталов, прежде чем вообще увидел мост, заметив его наконец с параллельной дороги, идущей по другой стороне дороги, находящейся сверху и возвышающейся над полем для гольфа. Я поехал обратно к исходной дороге и сразу увидел, в чем проблема.

За эти годы построили сетчатый забор, и из-за забора мост стал менее заметным, чем в зацепках, данных мне ранее Шираном. Мы остановились возле этого пешеходного моста у Т-образного перекрестка, и я вышел из машины, глянул вдоль улицы, идущей слева от меня, и в конце квартала справа увидел заднюю часть дома, двор которого выглядел в точности, как описывал Ширан. Разумеется, я подумал, что пешеходный мост на поле для гольфа был упомянут в качестве приметного знака, когда нужно поворачивать налево. Я повернул и подъехал к тому дому спереди. Стальной напряженный взгляд Ширана сразу сказал мне, что дом был именно тот. Он внимательно посмотрел на него и кивком головы и чуть слышным «да» подтвердил, что это он. Очень тихая улица, идеальный дом на идеальной улице. Единственное, что меня в доме беспокоило, – это кирпич, а Ширан описывал крытый досками дом. Но когда мы вернулись домой и я рассмотрел сделанные фотографии, то понял, что, если смотреть сзади и с пешеходного моста, дом кажется крытым дранкой.