Я, следователь… - [6]

Произвести обыск в квартире гр-на Прокудина Юрия Ивановича, проживающего по адресу: поселок Солнечный Гай, дом 41.

Следователь

…Если бы у Прокудина нашли какие-то вещи убитого, это могло бы пролить свет на многие обстоятельства…

Лист дела 12

Участковый Городнянский пошел к Прокудину домой — делать обыск.

За окном давно замолкла гитара, из дежурки приглушенно доносились голоса милиционеров, неразборчивые слова, бесформенные, неузнаваемые. Я сидел, откинувшись на стуле, прикрыв глаза, и пытался построить какую-то схему. Но все рассыпалось, сочилось между пальцами, как белый речной песок. Все это похоже на домики, которые дети строят поутру в песочнице. К обеду домики рассыпаются.

Прокудин ведет себя непонятно. И приятель его, Дахно, видимо, тот еще гусь. Но какая может быть связь между ними и убитым? Завтра Наташа улетит. В два часа дня… А может, погибший — все-таки иностранец? Возможно, возможно. Но там была машина. Его машина? Или чья? Катал он их, что ли? Да нет, ерунда все это. А может быть, он остановился на обочине, эти деятели подошли и ограбили, а потом убили? Вряд ли, чепуха. Хорошо бы позвонить сейчас Наташе. Спит уже. Говорить не захочет. Ладно, поеду завтра, провожу, постараюсь объяснить.

Отворилась дверь, и вошел Климов. Ему было неудобно уйти сейчас домой и очень хотелось спать, а по набрякшему лицу с мешками под глазами было видно, что он чертовски устал, и вообще эта петрушка ему совсем ни к чему. Я искренне сочувствовал Климову — в этом тихом месте сроду не бывало преступлений тяжелее, чем пьяная потасовка двух подгулявших курортников.

Я хотел ему сказать, чтобы он шел домой, но Климов опередил меня:

— Совсем замаялись?

— Ничего, я привычный.

— Давно такого не бывало. Отвыкли мы здесь от такого. А борцы мои по молодости и вовсе не слыхивали.

— Какие борцы?

— Да работнички мои. Они же все время борются: первую половину дня — с аппетитом, а вторую — сном, — и, довольный своей шуткой, Климов засмеялся, тяжело колыша животом. Потом, посерьезнев, грустно сказал — Вот только с пьяницами плохо. Никак мы это родимое пятно не выведем. Я слыхал, что в Москве указ против них готовят. Как там, у вас, ничего об этом не слышно?

По коридору затопали шаги, и в комнату ввалился Дахно, за ним вошел Городнянский.

Климов сказал:

— Вот он. Полюбуйтесь на него, пьяница проклятущий, бездельник! Ты у меня, Дахно, отгулял свое! Все! Отпелись твои песенки! Вот разберутся с тобой сейчас — или в тюрьму отсюда пойдешь, или работать. Другой дороги у тебя нету!

Лицо у Дахно было острое, наглое и испуганное. Косясь на меня, он одним духом, на высокой ноте, заблажил:

— За все оскорбления за ваши, дорогой начальник синих шинелей, я на вас не жалуюсь в высшие органы только потому, что люблю вас больше папы родного, поскольку я с детства круглый сирота!

— Нахал ты и пьяница, а не сирота! — крикнул Климов. — Давно пора самому детей кормить на свои трудовые денежки, а не захребетничать!

В их перебранке было что-то домашнее, семейное, и я видел, что Климов искренне переживает из-за того, что Дахно бездельник и пьянчуга, что так и не сумел он заставить Дахно идти работать, а теперь Дахно может попасть в тюрьму, и что он не верит в его причастность к убийству на шоссе. Тогда я сказал отчетливо и негромко:

— Расскажите, Дахно, откуда на вашем пиджаке кровь.

Климов сердито сопел и от волнения все время расстегивал и опять застегивал пуговицы пиджака. Дахно торжественно поднял перевязанную грязным бинтом ладонь и сказал голосом трагическим, но нежным:

— Из руки. Из моей руки эта кровь…

— Точнее?

Дахно воздел другую руку и на мгновенье замер, а затем бросил их вниз, как дирижер в заключительном пассаже. Огромный, остро выпирающий кадык прыгнул на худой грязной шее.

— Точнее некуда, — сказал он с искренней жалостью к себе. — На грузовике руку поранил. О грубый железный засов на борту. В момент перелезания через вышеуказанный борт в кузов. Во время движения вышеупомянутого грузовика по шоссе. И брызнула кровушка на мой красивый пинжачок.

— Вышеуказанного перелезания… — пробормотал я. — А почему на ходу?

Дахно повернулся ко мне, скривил губы:

— А с кем, простите, имею честь?..

— Ты отвечай, когда спрашивают, — сказал грозно Климов. — Небось не в гостях расселся. Объясняй по-человечески!

— Объясняю, — сказал Дахно высокомерно. — Не имею обыкновения отвлекать от работы водителей попутного транспорта. Пользую их без отрыва, так сказать, от производства.

— Вон что… — и я пододвинул к себе лист бумаги. — Как вы думаете, Дахно, зачем я вас об этом спрашиваю?

— А я об этом не думаю, — быстро сказал Дахно. — Не было такого указания.

Признаться, манера Дахно вести себя и смешила, и злила меня.

— Тогда считайте, что указание есть. Думайте! — сказал я ему.

Дахно сдвинул выгоревшие брови, собрал морщинки на узком загорелом лбу, прищурил глаза и открыл рот — изобразил полную сосредоточенность. Помолчав немного, вдруг выкрикнул:

— А-а-а!

— Ну?! — подался к нему Климов.

— Па-а-нятия не имею, — ухмыльнулся донельзя довольный Дахно.

— Что ж ты врешь! — взорвался Климов. — Весь поселок об этом говорит!