Я — русский еврей - [26]

Но я зря горевал. Впоследствии мои рассказы были опубликованы в наших лучших литературных журналах «Новый мир» и «Знамя». А как случилось, что я начал писать, — об этом речь впереди. Мама была права.

Глава 4 Кормушка

Итак, моя жизнь в Институте кристаллографии продолжалась в лаборатории Алексея Васильевича Шубникова. Продолжается и по сию пору. Шубников понимал, что стареет и ему уже трудно руководить большим институтом. И еще он понимал, как важно найти своего преемника. Им должен стать человек, соединяющий в себе три качества: талант ученого, навыки хорошего организатора и порядочного человека. К счастью, им оказался Б. К. Вайнштейн, который стал новым директором. Мы с ним дружили. У меня не все в порядке было с пищеварением, и когда рядом с институтом открыли академическую диетическую столовую, предназначавшуюся для членов Академии наук, он прикрепил меня к ней. Впрочем, не только меня, но и многих других. Алексей Васильевич Шубников называл эту столовую «кормушкой».

Все, что здесь написано о «кормушке», не анекдоты, а истинная правда. Я сохранил и настоящие имена. Хотя и не все. Читатель может подумать, что написанное — слабое подражание «Запискам сумасшедшего» Гоголя. Смею заверить — нет. Ну кто же станет (да и сможет) подражать Гоголю? И потом, если бы Гоголь встал из гроба (в котором, говорят, он уже раз перевернулся, и делают страшное заключение, что его похоронили живым), то он не только не смог бы написать и опубликовать «Записки», но не узнал бы места, куда занесла нас его птица-тройка. Вот в такое время мы совсем недавно жили. О нынешнем времени речи нет.

Подъезд жилого дома

В то, уже далекое, время в Москве было много таких столовых: в ЦК, в Совмине, в Министерстве обороны… И все — «спец». Есть хотелось всем, а магазины пусты. Тогда деньги еще не стали «зелеными», и их печатали свободно, сколько нужно. А нужно столько, чтобы вовремя каждому выдать зарплату. Говорят, настоящие деньги должны быть обеспечены золотом. Старые деньги не были обеспечены ничем, даже сосисками. Помню, как в магазине, на углу дома, где мы жили, раз в неделю выстраивалась длинная очередь за сосисками. Соседка немедленно сообщала жене и почему-то шепотом:

— В нашем сосиски дают, надо взять.

Я спросил жену, почему «взять», а не «купить». Жена, лингвист, объяснила, что тут простая семантическая связь. Покупают то, что продают. А берут то, что дают. То, что давали, не напоминало сосиски ни по вкусу, ни по запаху. У настоящих сосисок даже кожица вкусно хрустит на зубах, а у этих какая-то полиэтиленовая кишка. По поводу этих несчастных сосисок рассказывалось много анекдотов. Был один «с бородой». Муж приходит домой и видит жену в постели с любовником. И так спокойно, прислонясь к косяку двери, говорит: «Вы тут прохлаждаетесь, а за углом сосиски дают».

Я, физик, не очень разбираюсь в экономике. Но раньше обходились как-то и без экономики. На наши деньги нечего было купить, разве что «взять», да и то по случаю. Впрочем, помню несколько исключений. Например, мороженое зимой. Выходишь, бывало, в двенадцать ночи из метро в трескучий мороз и вокруг табором — мороженщицы. Все в валенках до колен, в тулупах с накинутыми поверх них белыми халатами, голова укутана, глаз не видно, изо рта — пар столбом. Греются, как в старину извозчики, приплясывая на месте и хлопая себя рукавицами по толстым бедрам: «Кому эскимо сливочное в шоколаде?!»

Тут скрывалась какая-то тайна: мороженое темной ночью в лютый мороз… Но, повторяю, в экономике я не силен.

В спецстоловых сосиски были настоящими. Их готовили из мяса, и пахли они коптильным дымком и детством. Перед войной меня, ребенка, родители водили в закусочную у Никитских Ворот и с удовольствием смотрели, как я уплетаю сосиски и густую жирную сметану из граненого стакана. А во времена «кормушки» настоящие сосиски для спецстоловых готовил особый цех на мясокомбинате. Он тоже был «спец» и назывался «микояновским».

В спецстоловых ели не только настоящие сосиски. Там ели все: икру, севрюгу, миноги, рябчиков с брусничным вареньем, судаков под польским соусом и вообще всякий дефицит. Дефицитом называлось то, что в обыкновенных магазинах для обычных людей иногда давали (или, как еще говорили, «выбрасывали»), а чаще и не давали, и не выбрасывали. По Москве ходил тогда такой еще анекдот. Болгарин гуляет по городу и слышит: «Яблоки выбросили». Он входит в магазин, смотрит на яблоки и говорит: «Да, такие у нас тоже выбрасывают».

Академическая «кормушка» находилась на Ленинском проспекте, почти напротив магазина «Москва». Теперь там — частный ресторан с шикарным мраморным подъездом. У подъезда стоят официанты, молодые прыщавые люди в черных брючках и белых рубашках с черными бабочками. К тротуару припарковано несколько иномарок. Летом — столики под пестрыми заграничными тентами, за которыми пьют пиво. И ничто не напоминает того, что здесь было: длинного ряда унылых окон, кое-где разбитых, старательно завешанных белыми занавесками, с входной дверью на углу, похожей на подъезд жилого дома. И никакой вывески.

Черные «Волги» съезжались к «кормушке» к часу дня. К этому времени у подъезда жилого дома уже стояли в ожидании обеда несколько академиков и членов-корреспондентов. Приходили и доктора наук. Они здесь были на птичьих правах, и им требовалось специальное прикрепление. Их так и называли здесь — «прикрепленные». Ровно в час дверь открывалась, и публика валила в прихожую. Там была раздевалка, в углу сидела кассирша Зина. Зина знала всех в лицо, пропуска не требовалось. Если аппетитный запах привлекал внимание случайного прохожего и он заглядывал в зал, Зина его строго останавливала: