Я пытаюсь восстановить черты. О Бабеле – и не только о нем - [55]

Часть вторая Москва — до войны

Первые полгода в Москве

Оставив вещи в камере хранения, я поехала искать Анну Павловну Иванченко. Ее квартира была в самом центре Москвы, на Петровке, 26, в доме Донугля[7]. Я передала Анне Павловне письмо брата и сейчас же была отправлена на вокзал за вещами. Анна Павловна оказалась таким же добрым человеком, как и ее брат, и была такая же полная, как он. Она жила в этой квартире с дочерью Галей, девочкой лет восьми. Я рассказала Анне Павловне всё, что знала о Якове Павловиче, и, поужинав, легла спать. На следующий же день я была в Гипромезе у Колесникова и получила направление на работу в конструкторский отдел. Меня определили в группу, руководителем которой был инженер Барский. Там я должна была делать рабочие чертежи прокатного цеха под названием «Стан-500» для Магнитогорского металлургического завода. Барскому никаких вопросов я не задавала, поскольку работа была привычной и затруднений не возникало. Он сам подходил ко мне и придирчиво проверял мои расчеты и чертежи, но ошибок не было. Чертила я карандашом красиво и чисто, и скоро меня стали ставить в пример другим инженерам. Возможно, поэтому окружающие относились ко мне не так уж дружелюбно, но и я, стесняясь, не общалась с ними и, отработав свое время, быстро уходила домой. У Анны Павловны мне было хорошо, уютно, как дома, была своя комната, где я могла читать и писать письма. Приятно было общаться с Анной Павловной и играть с Галей. Про нее Анна Павловна рассказала, что, когда они приехали в Москву и она первый раз выпустила Галю во двор, где было много детей, они тотчас же ее окружили и стали кричать «Жидовка, жидовка!» на все лады. Галя не стала им возражать, хотя еврейкой не была, она стояла молча, а потом ушла домой. Может быть, девочка в шесть лет и не знала, что означает это слово, но Анна Павловна сказала: «Вот какой антисемитизм в Москве даже среди детей. На Украине я этого не знала. Нет, не смогу я жить в Москве: всё мне здесь не нравится, уеду обратно на Украину, в Сумы. Там у меня была хорошая работа, меня все знали и уважали, и только по просьбе брата я согласилась сюда приехать».

Еще в январе я решила сходить к моим старым знакомым — Валединским в Машков переулок, где я жила летом 1929 года во время своей студенческой практики. Увы, Валединских по знакомому адресу не оказалось, они переехали на другую квартиру, а новые жильцы не могли сказать куда. Конечно, я могла бы пойти в домоуправление или написать Софье Константиновне в Томск, но, постоянно думая о Валединских, я ничего не предпринимала, чтобы их разыскать. Дело было еще в том, что уже в начале февраля Гипромез дал мне комнату в доме-общежитии на Соколе, и я начала в ней устраиваться. Комната была на втором этаже, угловая, самая удаленная от входа с улицы, в конце довольно длинного коридора со множеством дверей. В моей комнате было тепло от центрального отопления, была даже мебель: узкая железная кровать с матрацем, подушкой и одеялом, простой стол, прикроватная тумбочка, две или три табуретки, а также вешалка. Туалет и кухня располагались в начале коридора, душа не было, но холодная вода была. Кухней я никогда не пользовалась, обедала в столовой, а для того, чтобы утром и вечером выпить чая, купила электрическую плитку, чайник и немного посуды. Мне хотелось занавесить окна в моей комнате — два в продольной стене и одно в торцевой, — чтобы меня не было видно с улицы. Но приобрести материал было невозможно.

С концом новой экономической политики страна наша снова лишилась изобилия продуктов и товаров. Но ответственные работники-коммунисты не должны были страдать, поэтому для них открылись особые магазины, где можно было купить кое-что из товаров по талонам-бонам. Яков Павлович Иванченко имел книжку с бонами в такой привилегированный магазин, и Анна Павловна ими пользовалась. Она взяла меня с собой и, так как для себя ничего покупать не собиралась, отдала мне боны на март и апрель. На свои деньги я купила там белую ткань на короткие занавески, крепдешин на два платья и пару туфель, какие были в продаже.

Платья мне сшила портниха, они были очень красивые, как мне тогда казалось. Одно было комбинированное: черный крепдешин внизу и крепдешин цвета слоновой кости в верхней части, а другое — желтое с редкими черными горошинами и с черной отделкой. Таких платьев у меня никогда не было, и я чувствовала себя в них очень хорошо. Мне захотелось пойти в театр, особенно в Большой, где я еще не была. Билет можно было купить с рук, и я готова была переплатить вдвое, чтобы попасть в оперу или на балет. Я побывала и в Малом театре, и в Художественном, посмотрела много спектаклей по Островскому, Гоголю и других. В театры я ходила всегда одна, поскольку знакомых в Москве у меня не было, а Анна Павловна не могла ходить со мной из-за Гали: девочку не с кем было оставить. И вот однажды в Малом театре я встретила Любу и Анатолия Валединских. Встреча была очень радостная, я узнала, что Валединские получили большую квартиру в Лялином переулке. В ближайшее воскресенье я пришла к ним, рассказала всё о себе, узнала о том, что происходит в Томске, как живут Софья Константиновна, Верочка и Надя. С этих пор у меня появились знакомые в Москве, и я стала ходить в театры и на выставки не одна, а с Валей или с Володей Валединскими, а иногда с Любочкой и Анатолием.