Я пытаюсь восстановить черты. О Бабеле – и не только о нем - [52]

Стыдно вспоминать, какой я была в тот год в кружке Александри. Газет я не читала вообще, поскольку в студенческие годы у меня не было для этого времени. Я многого не знала, была просто провинциальной девушкой с высшим техническим образованием и независимым характером. И больше ничего собой не представляла. Почему же Александри приглашал меня в свой кружок? Думаю, что, во-первых, у мужчин была потребность хоть в каком-то женском обществе, а во-вторых, они ценили меня как очень внимательного слушателя. А других женщин их круга на Кузнецкстрое и не было.

Как это обычно бывает на стройках в глухих, необжитых местах, где нет ни театра, ни кино, работающая там интеллигенция разбивается на кружки по общности интересов. Одни собираются, чтобы играть в карты, шахматы, лото и другие игры. Другие любят танцевать под музыку и петь. Третьи — веселиться и рассказывать анекдоты. У Александри велись разговоры о литературе и политике, читались стихи и обсуждались новые книги, и я думаю, что это был самый высокий уровень общения.

Познакомившись с этим кружком поближе, я стала смелее и могла показать мое знание стихов и прозы. Обладая хорошей памятью, я со школьных лет помнила стихи Пушкина и Лермонтова, отдельные куски из «Евгения Онегина», а также знала наизусть две сказки Андерсена, которые очень любила: «Роза с могилы Гомера» и «Мотылек». А после того как в Томске мне дважды довелось прослушать сказки Шахерезады в исполнении Сурена Кочаряна, я почти дословно могла рассказать одну особенно мне понравившуюся сказку.

Однажды в кружке зашел разговор о рабочих на Кузнецкстрое, об их жизни. Я ничего об этом не знала, вращаясь в своем замкнутом кругу. Но Рузов и Эммануэль меня просветили, рассказав, как тяжело живут рабочие здесь, как много здесь раскулаченных семей, которым особенно трудно. Они живут в землянках, которые выкапывают на склонах высоких холмов, где из кирпича или дерева сооружают только переднюю стену с дверью и окном. И в этих полутемных землянках ютятся целые семьи с детьми. Питаются в заводских столовых, где еда напоминает арестантскую баланду. Слушать об этом было очень тяжело, особенно потому, что как раз в это время появились знаменитые «шесть условий товарища Сталина», где предписывалось создавать хорошие условия для инженерно-технического персонала. Нас после работы стали кормить значительно лучше, чем прежде. В отдельной комнате заводской столовой открылся буфет с разными закусками, салатами, нам приносили вкусные отбивные, шницели и другие мясные блюда после очень хорошего первого блюда — борща, мясного супа или щей. Обед всегда был из трех блюд, и еще в комнату привезли бочку пива, отчего мужчины были в полном восторге. Обычно я ничего не покупала в буфете, кроме конфет к чаю, но однажды появилось какое-то темное мясо, нарезанное тонкими ломтиками, и мне сказали, что это мясо черных лебедей. Меня это до того поразило, что я купила себе немного, чтобы попробовать, но ничего особенного в нем не нашла. А может быть, это была шутка буфетчика. Но ведь можно перед кем-нибудь похвастаться: «Я ела мясо черного лебедя». Шикарно!

На фоне нашего относительного благополучия особенно тяжело было слушать рассказы Рузова и Эммануэля о жизни рабочих не только здесь, но и на других стройках Сибири. Я и сама стала замечать, как плохо они одеты и как плохо выглядят. Иногда я проходила мимо землянок и встречала женщин и детей из раскулаченных крестьянских семей.

С наступлением весны вся земля перед землянками была вскопана под огороды, которые хоть как-то облегчали их существование. Летом и ранней осенью рабочие могли ходить в лес за ягодами и грибами и ловить рыбу в реке Томь и ее притоках.

Разговоры в кружке Александри касались внутренней и международной политики, и я постепенно стала разбираться в этих вопросах.

Однажды Эммануэль поехал в командировку в Томск и привез оттуда небольшую книжку Исаака Бабеля «Король». Это были одесские рассказы издания журнала «Огонек» на плохой сероватой бумаге и в мягкой обложке без переплета. Мы читали и перечитывали рассказы вслух, восхищались этими новеллами и их красочным языком. Отдельные фразы Бабеля вошли в наш обиход.

Я попросила Эммануэля привезти мне серые брезентовые туфли на низком каблуке, хотя и дешевые, но очень удобные для прогулок. Он привез, но, когда я попробовала их надеть, оказалось, что обе на левую ногу, и пришлось их выбросить. Смеху было много.

Весной наш кружок перестал собираться, потому что начались отпуска, и первым уехал в Москву Александри, а за ним и Эммануэль. Рузова тоже не было. Погода стояла замечательная, и мы стали гулять в парке и за его пределами. Иногда наша группа состояла из меня, Александра Сергеевича Резника, мистера Халловея и АРэ. Он всегда был с фотоаппаратом, и поэтому сохранилось несколько снимков с американским инженером мистером Халловеем. Он немного знал русский язык, но в основном мы общались с помощью Резника, переводившего всё, что говорил мистер Халловей. Ему было около пятидесяти лет, его жена погибла в автомобильной катастрофе, и у него было несколько сыновей.