Я пытаюсь восстановить черты. О Бабеле – и не только о нем - [47]

По тем временам я всегда была хорошо одета, так как мама из своих бывших выходных платьев выкраивала мне то костюм, то юбку, шила кофточки. На первом курсе я еще ходила в своих школьных платьях и, надев костюм, который сшила мама к окончанию первого курса, сразу как бы повзрослела. Одежда у меня всегда была скромной, ничего яркого или цветастого я не носила, особенно не любила красный цвет.

Нравился ли мне АРэ? Да, он мне нравился как никто другой. Он не был красивым, как, например, наш студент Игорь Брейденбах, но у него были большие серые глаза, очень выразительные, и облик серьезного человека. Я никогда не видела его раздраженным или сердитым, он всегда был спокоен, не повышал голоса, но и смеялся редко, только улыбался. И всё это мне в нем нравилось. Была ли я в него влюблена? Я не могла сказать об этом с уверенностью. Если и была, то совсем немножко. Мне нравилось, что он не делает мне предложения на будущее, так как сохранялась чистота дружеских отношений, и я чувствовала себя спокойной. Он никогда не приглашал меня к себе домой, и я не приглашала его к себе, быть может, стесняясь моей убогой обстановки. Очень редко заходил он со мной к моей маме и обедал у нас.

Из разговоров с Агочкой я давно узнала, что АРэ старше меня на девять лет, что он женат или был женат и у него есть сын, но в Томске он живет один, снимая комнату. Я никогда ни о чем его не спрашивала.

В самом конце августа Тельбессбюро в Томске закрылось. Его сотрудники, в том числе АРэ и Володя Кудрявцев с Агочкой, должны были переехать на Кузнецкстрой, где к этому времени была закончена постройка здания заводоуправления. Андрей Дмитриевич Крячков и некоторые другие сотрудники, которые, очевидно, были тесно связаны с городом и у которых были другие перспективы в отношении работы, остались в Томске. Прощаясь со мной, АРэ подарил мне один цветок ландыша, конечно же, украденный им в ботаническом саду университета. Я была восхищена красотой и ароматом этого незнакомого мне до тех пор цветка и, придя к себе, поставила его в граненый стакан с водой. Этот единственный стебелек с белыми миниатюрными колокольчиками и двумя зелеными листьями казался сказочно красивым. С тех пор я не люблю букетов из ландышей и считаю, что красота его раскрывается в полной мере, только когда любуешься одним-единственным цветком.

Проводив АРэ и Кудрявцевых на Кузнецкстрой, я принялась готовиться к экзаменам по двум оставшимся несданными предметам и сделала курсовую работу по шоссейным дорогам. В конце сентября я пришла на прием к профессору Николаю Семеновичу Макерову, показала ему курсовую работу, сказала, что я уже защитила дипломный проект и что шоссейные дороги — последний предмет, который мне надо сдать, чтобы окончить институт. Он подписал мой проект и предложил мне вытащить билет для экзамена. Я взяла билет и не успела сказать несколько фраз, как Макеров взял со стола мою зачетную книжку и, проставив отметку «отлично», вдруг схватил мою руку и начал говорить, что он давно в меня влюблен, что он не сводил с меня глаз, когда читал нам лекции. Конечно, я это замечала и, может быть, поэтому всё откладывала работу над проектом по шоссейным дорогам и сдачу экзамена. Услышав его слова, я освободила свою руку, встала и, положив зачетку в сумочку, быстро пошла к выходу. Он — за мной. Всю дорогу он держал меня под руку, и так крепко, что вырываться было просто неудобно перед прохожими. По дороге Макеров говорил мне нежные слова, а когда мы проходили мимо какого-то дома с пустой скамьей возле ворот, он посадил меня на скамейку рядом с собой. Он стал объясняться мне в любви такими словами, каких я никогда ни от кого не слышала и встречала только в романах, быть может, у Мопассана. Я не хочу повторять здесь его откровенных речей — в тот момент они меня просто испугали. Когда он попытался меня поцеловать, я вскочила и убежала.

Я была потрясена поведением Макерова и, когда пришла домой, рассказала маме о том, что произошло. Мама меня спокойно выслушала и сказала: «Да он просто посмеяться над тобой захотел. Что он в тебе нашел? Ты же некрасивая такая!» Она как будто вылила на меня ушат холодной воды, и это помогло мне справиться с потрясением и успокоиться. Так было и раньше: стоило мне рассказать маме о комплиментах, которые мне приходилось слышать от студентов, как мама тут же умеряла мой пыл, говоря: «Да ты посмотрись в зеркало!» И в этот раз я посмотрелась в зеркало и согласилась с мамой. Ну ничего красивого во мне не было: нос курносый и широковатый (а у красавиц носики узкие, красивой формы), лоб слишком высокий, глаза, правда, большие, но с редкими ресницами на нижних веках. (У меня в детстве от малокровия часто бывали ячмени, и ресницы на нижних веках кое-где выпали.) Да и цвет лица не был бело-розовым, как у красавиц, а какой-то бледный. Так я и жила в уверенности, что некрасивая, и когда самый красивый студент Игорь Брейденбах приглашал меня в кино или погулять, я всегда отказывалась, боясь, что все будут говорить: «Такой красивый молодой человек идет с такой некрасивой девушкой!»