Я путешествую по ночам - [26]

Может, стоит позволить ей насладиться этим куском власти, решил он. Мисс Кингсли может быть полезной до конца этого дела.

Хотя…

— Вы понятия не имеете, с чем имеете дело, — произнес он. И пусть это утверждение было, наверное, самым банальным изречением за всю его жизнь, сейчас оно было пугающе правдивым. — Поверьте, вы очень скоро пожалеете о своем желании следовать за мной. И вам уж точно не захочется ехать в Ноктюрн. Я серьезно.

— Дурачь этими речами кого-нибудь другого, — покачала головой она, и ее верхняя губа презрительно покривилась.

— Вот же черт, — устало покачал головой Лоусон, понимая, что имеет дело с крайне упрямой особой. — Я полагаю, что вы не примете на веру то, что я не имею никакого отношения ко всей этой истории и что я действительно намерен заплатить выкуп, чтобы вернуть вашу сестру целой и невредимой?

Кстати, об этом, подумал он, то, что Ева там видела, могло уже лишить ее рассудка, или… ее могли уже попросту обратить.

— У меня в принципе не очень много веры. Или глупости. Объясни мне, почему из всех людей, которые могли отвезти этот выкуп, выбрали именно тебя? Что в тебе такого?

— Удача, — хмыкнул Лоусон.

— Не думаю, что дело только в ней, — саркастически прищурившись, произнесла Энн Кингсли. — Мне кажется, ты далеко не все рассказал моему отцу и не хочешь рассказывать этого сейчас.

Лоусон потянулся к своей шляпе и водрузил ее на голову, потому что даже в тени солнце пекло ему голову. Кожу мучило неприятное покалывание, которое уже становилось болезненным. Еще немного, и…

— Послушайте, мисс Кингсли, — собирая остатки сил в кулак, сказал он. — Сейчас я сделаю то, что покажется вам весьма странным в моем положении: завернусь снова в покрывало и усну. Понимаю, что это жутко невежливо с моей стороны, но я должен так поступить, поверьте. Если сейчас вы оставите меня, к закату я проснусь, и тогда мы сможем поговорить более подробно. Идет?

— Нет, — ее взгляд изучил черный саван. — Я заметила, что ты совершенно не потеешь. Почему? Ты ведь достаточно тепло одет для такой погоды. И почему ты… спишь днем, завернутый… в это?

— Это долгая история, — едва слышно отозвался он.

— Ничего, время у меня есть. И у тебя тоже.

— Нет. У меня его действительно нет, — он постарался виновато улыбнуться, но вышла лишь кривая гримаса. — Послушайте, я днем не в самой лучшей форме. Я… мне больно. Пока терпимо, но… мне действительно нужно снова укрыться. Дело в моей коже. Она не способна переносить солнечный свет. Чем дольше я остаюсь на солнце — даже в тени оно чувствуется, поверьте — тем хуже мне будет становиться, — он чуть помедлил, чтобы позволить ей осмыслить услышанное. — Поэтому, прошу, проявите немного понимания.

— Трудно проявить понимание к тому, чего не можешь осмыслить, — качнула головой девушка, однако глаза ее чуть смягчились, а рука с шестизарядным оружием опустилась. — Ты очень… странный.

— Странный. Уставший. И нездоровый, — с печальной усмешкой он снял стетсон и принялся снова укутывать себя в черные крылья покрывала. — Прошу, не пытайтесь уплыть далеко отсюда и добраться до Ноктюрна самостоятельно. Вы мне, скорее всего, не поверите, но я нужен вам больше, чем вы думаете.

Он не лукавил. Пусть в Ноктюрне — как он осознал — все жители были обращены и сейчас находились в своих собственных спасительных коконах до заката, в этой местности водится и много других опасных тварей, которые могут схватить дневного посетителя вне зависимости от того, любопытный это лесоруб или дочь политика. А еще там, наверняка, расставлены капканы для слишком любознательных прохожих.

Лоусон поморщился. От одной мысли, что эта волевая привлекательная девушка угодит ногой в острые зубы ловушки, ему становилось нехорошо.

— Поэтому не отправляйтесь туда в одиночку, — настоятельно произнес он. — Поклянитесь.

— Я ни в чем не собираюсь тебе клясться, — она сказала это с жаром, который, похоже, напугал даже ее саму, поэтому на следующей реплике она предпочла чуть сбавить тон. — Я сказала, что не выпущу тебя из виду, и я говорила серьезно.

— Что ж, лучше, чем ничего, — Лоусон уже почти погрузился в покрывало, снаружи осталось только лицо в темных очках. — Надеюсь, вы вдоволь насладитесь борьбой с москитами до заката. Боюсь, других занятий здесь не предвидится. Будь я на вашем месте, я бы вернулся туда, откуда пришел и предоставил остальное дело мне.

— Отличная идея. Но ты не на моем месте, — ухмыльнулась Энн Кингсли. — Так что я останусь. И «вдоволь наслажусь борьбой с москитами».

— В вас не приходится сомневаться. Я бы посоветовал вам попытаться уснуть, если честно. Нам, возможно, предстоит долгая ночь, — не говоря больше ни слова, он полностью укутался в свое покрывало и оставил Энн Кингсли следовать ее замыслу.

Он спал, как все вампиры. Одна часть его разума была погружена в некое подобие транса, набираясь сил перед закатом, но другая была сосредоточена, чувства ее обострялись в страхе перед болью, которую может принести солнечный свет, если проникнет сквозь защитное покрывало, и агония эта будет как физическая, так и моральная. Невозможно описать, что испытывает обращенный в вампира человек от солнечного света. Это боль тела, которое теряет все свои соки, мучительная смерть при жизни… а еще это была боль, с которой свет отрывал жизнь от души вампира. Возможно, человек сильных религиозных убеждений мог бы сказать, что так страдает душа обращенного от стыда за то, чем она стала.