Я пришел дать вам волю - [2]

– Будет зубоскалить! – Кондрата спихнул с бочонка казак в есаульской одежде, серьезный, рассудительный.

– Браты! – начал он; вокруг притихли. – Горло драть – голова не болит. Давай думать, как быть. Две дороги домой: Кумой и Волгой. Обои закрыты. Там и там надо пробиваться силой. Добром нас никакой дурак не пропустит. А раз такое дело, давай решим: где легче? В Астрахани нас давно поджидают. Там теперь, я думаю, две очереди годовальшиков-стрельцов собралось: новые пришли и старых на нас держут. Тыщ с пять, а то и больше. Нас – тыща с небольшим. Да хворых вон сколь! Это – одно. Терки – там тоже стрельцы…

Степан сидел на камне, несколько в стороне от бочонка. Рядом с ним – кто стоял, кто сидел – есаулы, сотники: Иван Черноярец, Ярослав Михайло, Фрол Минаев, Лазарь Тимофеев и другие. Степан слушал Сукнина безучастно; казалось, мысли его были далеко отсюда. Так казалось – не слушает. Не слушая, он, однако, хорошо все слышал. Неожиданно резко и громко он спросил:

– Как сам-то думаешь, Федор?

– На Терки, батька. Там не сладко, а все легче. Здесь мы все головы покладем без толку, не пройдем. А Терки, даст бог, возьмем, зазимуем… Есть куда приткнуться.

– Тьфу! – взорвался опять сухой жилистый старик Кузьма Хороший, по прозвищу Стырь (руль). – Ты, Федор, вроде и казаком сроду не был! Там не пройдем, здесь не пустют… А где нас шибко-то пускали? Где это нас так прямо со слезами просили: «Идите, казачки, пошарпайте нас!» Подскажи мне такой городишко, я туда без штанов побегу…

– Не путайся, Стырь, – жестко сказал серьезный есаул.

– Ты мне рот не затыкай! – обозлился и Стырь.

– Чего хочешь-то?

– Ничего. А сдается мне, кое-кто тут зря саблюку себе навесил.

– Дак вить это – кому как, Стырь, – ехидно заметил Кондрат, стоявший рядом со стариком. – Доведись до тебя, она те вовсе без надобности: ты своим языком не токмо Астрахань, а и Москву на карачки поставишь. Не обижайся – шибко уж он у тебя длинный. Покажи, а? – Кондрат изобразил на лице серьезное любопытство. – А то болтают, што он у тя не простой, а вроде на ем шерсть…

– Язык – это што! – сказал Стырь и потянул саблю из ножен. – Я лучше тебе вот эту ляльку покажу…

– Хватит! – зыкнул Черноярец, первый есаул. – Кобели. Обои языкастые. Дело говорить, а они тут…

– Но у его все равно длинней, – ввернул напоследок Кондрат и отошел на всякий случай от старика.

– Говори, Федор, – велел Степан. – Говори, чего начал-то.

– К Теркам надо, братцы! Верное дело. Пропадем мы тут. А уж там…

– Добро-то куда там деваем?! – спросили громко.

– Перезимуем, а по весне…

– Не надо! – закричали многие. – Два года дома не были!

– Я уж забыл, как баба пахнет.

– Молоком, как…

Стырь отстегнул саблю и бросил ее на землю.

– Сами вы бабы все тут! – сказал зло и горестно.

– К Яику пошли! – раздавались голоса. – Отымем Яик – с ногаями торговлишку заведем! У нас теперь с татарвой раздора нет.

– Домо-ой!! – орало множество. Шумно стало.

– Да как домой-то?! Ка-ак? Верхом на палочке?!

– Мы войско али – так себе?! Пробьемся! А не пробьемся – сгинем, не велика жаль. Мы первые, што ль?

– Не взять нам теперь Яика! – надрывался Федор. – Ослабли мы! Дай бог Терки одолеть!.. – Но ему было не перекричать.

– Братцы! – На бочонок, рядом с Федором, взобрался невысокий, кудлатый, широченный в плечах казак. – Пошлем к царю с топором и плахой – казни али милуй. Помилует! Ермака царь Иван миловал же…

– Царь помилует! Догонит да ишо раз помилует!

– А я думаю…

– Пробиваться!! – стояли упорные, вроде Стыря. – Какого тут дьявола думать! Дьяки думные нашлись…

Степан все стегал камышинкой по носку сапога. Поднял голову, когда крикнули о царе. Посмотрел на кудлатого… То ли хотел запомнить, кто первый выскочил «с топором и плахой», какой умник.

– Батька, скажи, ради Христа, – повернулся Иван Черноярец к Степану. – А то до вечера галдеть будем.

Степан поднялся, глядя перед собой, пошел в круг. Шел тяжеловатой крепкой походкой. Ноги – чуть враскорячку. Шаг неподатливый. Но, видно, стоек мужик на земле, не сразу сшибешь. Еще в облике атамана – надменность, не пустая надменность, не смешная, а разящая той же тяжелой силой, коей напитана вся его фигура.

Поутихли. Смолкли вовсе.

Степан подошел к бочонку… С бочонка спрыгнули Федор и кудлатый казак.

– Стырь! – позвал Степан. – Иди ко мне. Любо слушать мне твои речи, казак. Иди, хочу послушать.

Стырь подобрал саблю и затараторил сразу, еще не доходя до бочонка:

– Тимофеич! Рассуди сам: допустим, мы бы с твоим отцом, царство ему небесное, стали тада в Воронеже думать да гадать: интить нам на Дон али нет? – не видать бы нам Дона как своих ушей. Нет же! Стали, стряхнулись – и пошли. И стали казаками! И казаков породили. А тут я не вижу ни одного казака – бабы! Да то ли мы воевать разучились? То ли мясников-стрельцов испужались? Пошто сперло-то нас? Казаки…

– Хорошо говоришь, – похвалил Степан. Сшиб набок бочонок, указал старику: – Ну-ка – с него, чтоб слышней было.

Стырь не понял.

– Как это?

– Лезь на бочонок, говори. Но так же складно.

– Неспособно… Зачем свалил-то?

– Спробуй так. Выйдет?

Стырь в неописуемых персидских шароварах, с кривой турецкой сабелькой полез на крутобокий пороховой бочонок. Под смех и выкрики взобрался с грехом пополам, посмотрел на атамана…