Я, президент и чемпион мира - [11]

— Ну и ладно, мы и без тебя потусуемся, правда? — сказала Марикуна с издёвкой и посмотрела на Кети. — Пусть эта верийка уходит к своим.

— Да, точно, почувствуй разницу, — ответила Кети и многозначительно посмотрела на подъем Саирме.

— Ладно, девчонки, не дуйтесь, просто так надо! — Мы разошлись по домам.

Ночь я провела в кошмарах. То мне снилось, что Нукри и Джонджола убивают друг друга из-за меня, то выплеснувшийся из школы грязный поток уносит полученный при крещении крестик, то будто я зависаю над собственным телом сверху и кричу, но тщетно…

— Почему ты плачешь, Лалико, девочка моя? — послышался встревоженный голос мамы, которая, по всей видимости, долго ждала моего пробуждения.

— Ты знаешь, мне приснились какие-то ужасы. Драка, затем потеря крестика, а потом я не чувствовала себя, совсем не чувствовала, — хныкала я. Окончательно обмякшая рука машинально потянулась к шее, и вдруг я вспомнила, что мой крестик в августе в Сочи унесла внезапно набежавшая волна…

— Значит, все это мне не снилось? Нет, снилось только это — правда. А если сбудется и остальное? — посмотрела я на маму мокрыми глазами.

— Не бойся, детка, это всего лишь сон, ты тогда так перенервничала из-за крестика, что это глубоко засело в твоём подсознании, а теперь вырвалось во сне. Ничего плохого не произойдет, — успокаивала мама. — Пойдем в церковь к батюшке Ростому и освятим новый крестик.

Ложиться спать было плохой идеей, все равно через час вставать. К тому же я боялась возвращения недоброго сна.

— Ма, выпей со мной чаю, пожалуйста… всё равно не уснуть.

Не помню такого случая в жизни, чтобы мама оставила без реагирования хотя бы одну мою просьбу. Вот я, порядочно напуганная, на рассвете, как на духу, и выплеснула все, что происходило вокруг меня. Последним аккордом было трехдневное «шатало», но, как видно, маму озадачило совсем другое из моего рассказа.

— Лалико, постарайся примирить мальчиков. Ты будешь нравиться многим и должна вести себя так, как это подобает настоящей женщине, не позволяй им столкнуться друг с другом, не доведи до драки! Твоя сила в примирении, а не наоборот!

— Что ты мне предлагаешь, бегать с белым платком? (В старину женщины в Грузии бросали между враждующими белый платок, что приводило к прекращению битвы. — Л.М.) — спросила я, уже полностью освобожденная от страха, скинувшая с плеч тяжесть ночи.

— Нет, Лалико, этого никто не требует, но, мамочка, сделай так, чтобы ты никогда не была причиной драки! И больше никаких «шатало» в парке! Обещаешь?

— Да, мама, никогда в жизни, но если я все-таки пропущу урок, то приду домой, не подводить же класс, ну в общем обещаю! — сказала я, чмокнула маму, перекинула через плечо ранец и направилась к остановке автобуса.

С каждой новой остановкой, приближающей меня к школе, усиливалось и мое волнение. Вот уже видна филармония. Чтоб мне провалиться!

Перед школой, как всегда, собралась «биржа». Джонджолу не было видно, и я свободно вздохнула. Первым уроком была грузинская литература, которую преподавала опытный педагог Клара Чхаидзе. Она так преподносила нам гениального Важа-Пшавела, как будто провела всю жизнь с его героями и знала их лично. «Зачем воевать с плохим, хорошее вечно враждебно». — «Ва, какие клёвые слова, этим многое объясняется», — комментировала я мысленно слова Важа. Этот метод оказался весьма подходящим для меня и в будущем. Ведь и вправду здорово, когда классика укрепляет тыл?

До звонка на перемену оставалось около пяти минут, когда в класс ввалился взволнованный в вытащенной из-за пояса рубашке Джонджола.

— Простите, масц, — сказал он, опустив голову, и присел рядом со мной. Джонджола не отличался почтительностью и сладкоречивостью, но Клара Чхаидзе была редким исключением в педколлективе: она пользовалась авторитетом не только среди коллег, но и у строптивых учеников.

Джонджола же принадлежал к той категории учащихся, которые долго остаются в памяти школы. Между ним и педагогом протянулись невидимые нити уважения и доверия.

— Все в порядке, Георгий? — спросила учительница.

— Да, масц, ничего особенного, так, небольшие неприятности, но сейчас все в порядке!

— Очень хорошо, что нам и требуется. До четверга, — попрощалась Клара масц в унисон с прозвучавшим звонком и вышла из класса.

— Лали, постой, не уходи, я что-то хочу сказать тебе, что-то очень важное. Не выходи из класса, прошу тебя.

— Не дури, Георгий, посмотри, какая погода. Немножечко погреюсь на осеннем солнышке, или я «мзетунахави»? (Игра слов: слово «мзетунахави» обозначает не виденную солнцем принцессу, или «красавицу». — Л.М.), — дразнила я, мне нравилось, что самый крутой парень в школе практически был в моём подчинении.

— Не уходи, Лал, иначе, быть может, всю жизнь будешь жалеть, ты это понимаешь? — заорал Джонджола так, что оставшиеся в классной комнате ребята одновременно взглянули на нас. — Не уходи! Если хочешь, я преклонюсь перед тобой, — продолжал он и — прежде чем я успела ответить, упал на колени. Его глаза наполнились слезами. Я и мои одноклассники были обескуражены. Авторитет «номер один» школы вел себя совершенно неадекватно. Так, будто забыл свой авторитет дома. Он не видел ничего вокруг. Сначала я подумала, что это розыгрыш, но его наполненные слезами, как бы несущие знак несчастья глаза не лгали. Когда я к нему приблизилась, мне стал совершенно ясен смысл фразы «скрежет зубов».